М. Рольф Университет им. Гумбольдта, Берлин e-mail: malterolf@compuserve.de |
(1) В 1920-30-х годах советский календарь изобиловал праздничными датами. Год в официальной жизни Советского Союза подчинялся ритму торжественных событий: юбилей Великой октябрьской Революции, 1-е Мая, День конституции и многие другие памятные дни и годовщины. Все они сопровождались торжественными актами и праздничными церемониями, сложными по организации и требовавшими немалых усилий и затрат.
(2)
Несмотря на постоянную нехватку средств, огромное количество ресурсов расходовалось на проведение официальных праздников. Начиная с десятилетнего юбилея Революции и первого пятилетнего плана, в жизни Советского Союза обозначился удивительный параллелизм двух явлений: одновременно с горячкой модернизации, индустриализации и коллективизации проходил подлинный "прорыв
(3)
Организаторы на местах следовали при этом столичным образцам. В российской провинции уживались, казалось бы, несовместимые феномены - болезненная перестройка общественного уклада на социалистических началах и коллективно представляемая "непрерывность
(4) Чтобы подробно осветить этот феномен в общественной жизни 1927-41 годов на примере российского Черноземья и Кузбасса, нужно поставить следующие вопросы. Во-первых, каковы были интенции организаторов, представителей государственных, партийных или "общественных" учреждений и организаций. К примеру, теоретики в Москве смотрели совсем по-иному, чем практики на периферии.
(5) Во-вторых, какой личный опыт и представления вкладывали исполнители праздничных актов в их проведение? Какова была саморефлексия действующих лиц и протагонистов праздника? Здесь следует подробно проанализировать взаимоотношения участников, влияние организаций и их отдельных представителей.
(6) В-третьих, в диахронической перспективе будут исследованы как стандартные формообразующие элементы советского праздника, так и элементы его формального многообразия. Так, уже в двадцатых годах сформировались некоторые элементы, которые оказались константными. С другой стороны, в тридцатых годах церемониал претерпел изменения феноменологического порядка. Надлежит определить отношения постоянства и подвижности в их связи с интересами отдельных участников. Примером может являться тенденция к нарастанию белого цвета и убыванию красного в оформлении праздника в тридцатые годы, или попытка с помощью праздников изменить символическую топографию города - как в случае с новой площадью Ленина в Воронеже.
(7) Необходимо также остановиться на взаимозависимости праздника и социальной реальности. Надо очертить рамки реального участия в проведении праздника различных слоев общества. При попытке определить социальную принадлежность советского праздника необходимо учитывать как сильную конкуренцию религиозного канона, так и противостояние города и деревни, принимая во внимание массовый исход сельского населения в города.
(8)
При этом большую пользу приносит компаративистский подход. Сравнение аграрного Черноземного района с его давно сложившимися традициями со вновь возникающим индустриальным центром - Кузбассом - позволяет сделать выводы как о региональной специфике, так и об "общесоветском" универсуме. Тем самым можно преодолеть господствующий в историографии
(9)
Следующий интересующий нас аспект - роль советского массового праздника в развитии общества. Теоретики праздника не устают подчеркивать интегрирующее его
(10) Выбранный временной рубеж для начала рассматриваемого периода - 1927 год, десятая годовщина Октябрьской революции. Этот юбилей представляет собой переломный момент в истории празднеств. Частичной независимости общественной жизни от правящего режима в период НЭПа приходит конец одновременно с помпезными празднествами в честь десятилетия Революции. С этих пор советские праздники больше никогда не теряли своей доминантной роли. Кроме того, именно отсюда берут начало стилистические и организационные принципы, которые в ходе тридцатых годов проявили себя как константные элементы советского праздника.
(11)
Обращение к исследовательской литературе по теме также подтверждает верность выбранной нижней временной границы. В данном аспекте лишь ранние годы Советской власти привлекали к себе пристальное внимание
(12) Начало войны в 1941 году как верхняя временная граница обусловлена глубокими изменениями, которые произошли в советском социальном котексте после нападения Германии на Советский Союз.
(13) Что касается выбора двух различных регионов как единиц сопоставления (с одной стороны Воронеж и прилегающие районы, с другой стороны Кузбасс) этот выбор основан на следующем эвристическом соображении: сравнение по контрасту представляется наиболее плодотворным для истории Советского Союза. Учитывая сильную тенденцию к унификации символического и формального ряда и их централизованной регуляции, только максимально различающиеся объекты сравнения позволяют выделить признаки локальной специфики.
(14) В ЦЧО имелся аграрный регион с сильными патриархальными и религиозными традициями, тогда как Кузбасс являлся образцом новоиндустриального культурного "плавильного котла". Таким образом, удается наиболее четко рассмотреть степень региональной идентификации в условиях миграции различной интенсивности.
(15)
Различаются также уровни периферийности, о которой можно говорить применительно к этим регионам. Воронеж определяется как полупериферия, Кузбасс - пограничный регион. Здесь можно проверить тезис Петрона о том, что праздник на периферии теряет однозначность своих интенций и становится поводом для множества разнонаправленных толкований и