Электронная версия издания:
Жан Боден. Метод легкого познания истории.
- М.: Наука, 2000. - 412 с. ISBN 5-02-008714-9
Главы I-V.

(1)      Дозволяется Мартину Ле Жёну, печатнику и книготорговцу при Парижском университете, печатать, или отдавать печатать, или отдавать на продажу тем или иным книготорговцам, коим он сочтет нужным, книгу, озаглавленную: Жан Боден "Метод легкого познания истории", в течение полных десяти лет, начиная со дня выдачи данной привилегии. При этом, пока не истечет сей срок, ни один торговец книгами, печатник или кто-либо другой, какого бы он ни был сословия, звания и состояния, не может ее печатать или отдавать печатать и распространять под страхом конфискации всех книг, которые окажутся напечатанными, и произвольного штрафа, что не касается тех книг, которые напечатает или отдаст напечатать указанный Ле Жён, как это предусмотрено данной привилегией.

Выдано в Париже
первого дня февраля
года тысяча пятьсот шестьдесят шестого
Советом Светской Курии.

Жан Боден приветствует
Президента Палаты следствий Жана Тессье

(2)      Уважаемый президент, я намеревался изложить в своем "Методе", как следует собирать цветы истории и срывать ее сладчайшие плоды. Если я увижу, что достиг своей цели, то только благодаря тебе и тому, что ты укреплял меня в следовании этой цели, привлекая убедительностью своих серьезных речей, невероятной доброжелательностью и совершенно превосходным характером. Но, если результат моих трудов не вполне оправдает себя и не будет соответствовать моим намерениям, то я признаю, что это произошло только вследствие моих собственных недостатков. Я думаю, что они будут не так строго осуждены другими судьями, если я смогу обосновать свои положения сначала перед тобой - самым снисходительным судьей вашей Палаты. Если ты, полагаясь более на правдивость, нежели на дружбу, выскажешь свое суждение, то я смогу потом, руководствуясь этим предварительным заключением, избежать многих возражений, потому что материал будет уже тщательно обсужден и ему будет вынесен заслуженный приговор. Но если твоя любовь ко мне преобладает, то ты, отбросив роль судьи, поможешь мне как адвокат. Если же обстоятельства вынудят меня отказаться от этого важного плана, то я и дальше буду заниматься изучением законов. Все это я намеревался объяснить для того, чтобы, во-первых, ты был ко мне более справедлив (хотя в справедливости ты не можешь превзойти сам себя) в оценке "Метода", во-вторых же, чтобы ты побудил заняться этими замечательнейшими изысканиями того, кто имеет достаточно досуга, а талантами, знаниями и умом превосходит меня.

(3)      Я шел в законодательные палаты для того, чтобы жить практическими делами и служить людям, надеясь, что все свободное от судебных разбирательств время буду употреблять на занятия юриспруденцией и что в своих сочинениях или в какой-либо иной форме смогу воздать благодарность государству, которому, после бессмертного Бога, мы обязаны всем. Вообще существует три способа изложения: первый - определение предмета и сбор материалов, второй - расположение материалов в правильной последовательности и в отшлифованной форме, последний заключается в том, чтобы исправлять недостатки древних книг. Я всегда удивлялся тому, что история знает много авторов, которые собрали большой материал, но среди них только немногие описали свои открытия искусно и осмысленно.

(4)      Мы имеем бесчисленное множество писателей, которые наводнили мир своими дополнениями, расширили гражданский закон римлян так, что, кажется, главная и серьезнейшая беда его - объем. Поистине, написанное должно быть глупо и несовершенно, ведь только тот, кто беспомощен в писательстве, порождает большее количество книг. Я еще не встретил ни одного писателя, который смог бы в краткой форме изложить разбросанный и разнородный материал. Люди, которые давали подобные обещания в пышных заголовках, потерпели неудачу. Более того, они так далеко уходят от своей цели, что даже, кажется, и не имеют представления, что такое искусство. Искусства и науки, как ты прекрасно понимаешь, занимаются изучением не частей, но - универсума. Они же пытаются определить как искусство гражданское законодательство какого-то отдельного государства. Насколько это мудро, не буду дискутировать. Хотя замечу, ничто не может быть более чуждым достоинству и благородству искусства. Я уж умолчу о том, сколь нелепыми были попытки утвердить принципы универсального права на основе римских законов, которые не были неизменными даже в течение краткого периода. Особенно абсурдно это стало с тех пор, как почти все законы XII таблиц были вытеснены многочисленными эдиктами и статутами; а позднее Закон Эбуция заменил старые правовые отношения новыми. Более того, мы видим, что почти все законы Юстиниана были отменены последующими императорами. Я не придаю особого значения некоторым абсурдным вещам, сохранившимся в статутах, но как много из устаревшего было принято современными народами в их законодательных системах и почти не находит применения на практике. Установленный факт, что почти никто не интересовался законодательными нормами других народов, но только - римлян, да и то в искаженном порядке; пусть бы они почитали Платона, который полагал, что другого способа утвердить закон или наладить государственное управление не существует; мудрый человек соберет вместе законодательные структуры всех или наиболее известных государств и, сравнив, из них выделит лучшую форму. В этом направлении я и проводил все свои опыты, в этом же направлении была устремлена моя мысль. Вначале я очертил схематично форму всеобщего права, универсального законодательства, сделав это таким образом, что ты сможешь понять ее отдельные стороны; затем я описал отдельные стороны так, что они воссоздали единое целое. И здесь наконец я понял слова Платона, что нет ничего более трудного и более приближенного к божественному, чем точное определение. Затем я утверждаю постулаты, на которых, как на прочной основе, покоится вся наука; потом даю определения; после чего я останавливаюсь, весьма кратко, на правилах управления, описывая соответствующие известные формы и нормы. С другой стороны, в кратких замечаниях я прилагаю интерпретаторов римского закона, чтобы любой человек смог бы черпать из тех же источников, что и я. Затем, из различных источников я отбирал законодательные уложения народов, преуспевших как в ратных, так и в гражданских делах, и сравнивал их. Здесь я использовал опыт правоведов и историков в равной степени, в связи с чем я обращался к законам персов, греков, египтян не меньше, чем к системе римлян. Из пандектов евреев и особенно из книг Синедриона, я планировал взять все лучшее. В этом вопросе свою помощь мне предложили знатоки еврейского языка, доктора Жан Кинквабрий и Жан Мерсьер. В моем труде не обойтись без статутов Испании и Британии, равно как и всех наиболее известных законодательных норм Италии и Германии, ибо у меня есть уверенность, что там можно найти много полезного для нашего времени; я хочу, чтобы мы также смогли овладеть и гражданским кодексом турок. Несомненно, что он даст нам представление об общественном праве, на котором утверждена эта процветающая и сильная империя. Это все должно быть дополнено знанием современной правовой системы, основанном на наиболее авторитетном опыте, как вашей Палаты, так и королевского суда. Я буду в этом основываться частично на работах наших правоведов, а также таких авторов, как Гуарино и Иоахим Мюнсингер. Я решил правилами Поликлета проверить законы и их действие, по лесбосскому же лекалу проэкзаменовать справедливость и долг правоведов.

(5)      Собранный мною материал я подтверждаю мнениями правоведов и историков разных народов. При этом изучаемый нами предмет становится куда более ясным и достойным уважения, чем если бы мы полагались на источники, исходящие только от одного народа - римлян. Впрочем, как выясняется, все, что у нас есть [из римского права], творения греческие. Но когда обнаружилось, что почти все документы пострадали от грубейшего варварства, Юстиниан для выработки законов выбрал пятнадцать человек, которые составили свод законов таким образом, что привели в полный беспорядок первоисточники права, и теперь уже почти ничего нельзя извлечь из этой грязи. И здесь кроется причина того, что ныне огромное и беспорядочное множество декретов сглаживает противоречия, содержащиеся в самих законах, составляя из разрозненных частей единое тело. Из этого становится понятным, что древние интерпретаторы, при их огромных талантах, ставили перед собой совершенно невыполнимую задачу. Из чтения их трудов складывается впечатление, будто авторы, с их усердием и плодовитостью, проводили все свои дни в сочинительстве, однако совсем ничего полезного для читателя не придумали. Но если учитывать, что эти писатели жили в те ужасные времена, когда не было никаких условий для развития искусств или культуры, то становится понятно, что своими сочинениями они многих отвратили от этой науки. Когда же молодежь из цветущих садов риторики и философии призывается в тернистые заросли и скалистые утесы [правовых дисциплин], она лишается пиршества духа. И чем более кто-либо был склонен к изяществу и чем больше изощрен в учении, тем более избегал он входа в эту науку, дверь в которую опутывали тернии и колючки. Однако после ряда поисков появилась ясность подхода и статуты римлян стали выглядеть восстановленными в своем первозданном достойном виде.

(6)      Всех комментаторов, работы которых мы используем для цитирования и ссылок на правоведение, можно разделить на четыре группы. Первая объединяет тех, кто тренировал свою память в школах бесконечного обсуждения законов, статутов, актов, без каких-либо юридических упражнений в судебной практике. Вторую группу составляют те, кто имел богатую практику в ведении судебных разбирательств, но мало задумывался над мудростью собственно юриспруденции. Третий вид объединил тех, кто пытался примирить современную практику и устаревшую теорию. Последняя группа представлена такими людьми как, Дюрен, Фабр, Пап, Шассоне, Буае, Барон, Канно, Тиракье, популярный Бриссон и украшение нашей коллегии - Мулен. Из их работ мы извлечем ценные уроки для преподавания и обсуждения практики светских судов. Из других же - почти ничего. Тот, кто думает, что познал право вне юридической практики, в действительности глубоко ошибается - и уподобляется тому, кто, истязаясь гимнастикой и физическими упражнениями, мнит себя равным воину, познавшему пыл сражения и утомление военной битвой. Конечно, любой из них раньше спасует перед трудностями правотворчества, чем те, которые имели отличную репутацию в школах Буржа, ведь все-таки среди слепых и косой поводырь, но и они, придя в суд и начав консультировать по самым пустяковым делам, не смогут ответить на ядовитое замечание Реанда.

(7)      Твой коллега Жан Феррьери, человек с большим авторитетом, ныне посол в Венеции, с самыми серьезными побуждениями изучал и использовал заблуждения правоведов, воспитанных на лживых концепциях правовой теории, хотя позже повсеместно признавался перед своими слушателями, что сам не узнал закона до тех пор, пока ему не пришлось в течение длительного времени заниматься судебными разбирательствами в своей курии. В этом он похож на древнего оратора Демада, который говорил, что зарабатывает себе на жизнь знанием управления общественными делами - знанием, полученным не в школах или на досуге, но из рассмотрения общественных дел.

(8)      Последняя группа включает тех, кто тренирует ум не только теорией или юридической практикой, но также и упражнениями в высоких искусствах, и наиболее строгом из них - в философии. Это те, кто усвоил природу права, не изменяя ему в угоду желаниям людей и ведомый только вечным законом; кто определяет и отделяет подлинники источников права от их трактовок; кто постиг пользу знания древних; кто, конечно же, познал властные полномочия и правление императора, Сената, магистратур римлян; кто переходит к интерпретации права от диспутов философов о законе и государстве; кто в совершенстве знает греческий и латинский языки, на которых изложены статуты; кто определяет единство священного закона в пределах его возможностей, при этом классифицируя его по видам, деля на части, уточняя термины и иллюстрируя прецедентами. Если бы древние правоведы имели бы все эти редкие качества, то у нас не возникало бы столько сомнений и мы не пренебрегали бы их сочинениями. Тогда бы мы имели законодательство, которое было бы полезным как для любознательных, дерзновенных молодых людей, так и для государства. Но из дошедшего до нас мы позаимствуем ставшие воистину золотыми определения для объяснения нашего замысла; кроме того, мы глубоко благодарны этим людям за то, что они щедро поделились с обществом некоторыми плодами собственных занятий. О, все эти Папинианы, Сцеволы, Лабеоны (они известны всем, и их не надо представлять), столь беспристрастные в своих занятиях, способные вдохновляться собственным примером, делать столько, сколько было в их силах! Кто смог спасти их великую мудрость? Может быть, те, кто, пока существует род человеческий, совершенно заслуженно имеют право и честь именоваться правоведами?

(9)      Нет части мира, столь много прибавившей человеческому знанию, как Европа; нет части Европы более прославленной правоведением, чем сегодняшняя Франция; нет какого-либо другого места во Франции более блестящего, чем ее столица - Париж - в смысле сияния судебной курии, а также и потому, что этот город имеет торговые и другие многочисленные отношения почти со всем миром.

(10)      Поскольку мы установили некоторые вещи, то я думаю, что забота Платона о людях, его осмысление назначения законодательства; цель Соломона и Ликурга создать столь необходимые людям законы, используя опыт, почерпнутый из длительных экспедиций и путешествий, так же как и децемвиров - из поездок по разным районам Греции, на самом деле может быть достигнута более простым и легким путем, а именно изучением опыта самой школы права. Ни Адриан, ни Юстиниан совершенно не интересовались иностранным законодательством, но в те времена это не могло подвергаться осуждению. Франциск, проживший столь долгую жизнь, имел [в своем распоряжении] древние источники. Он мог бы предпринять попытку исправления существующего и создания нового законодательства, и для этого не было необходимости приглашать правоведов из Греции или из какого-либо другого государства. Но с тех пор, как сей великий король покинул нас, несчастья постигли его страну. Кроме того, он обращал свой взор и в сторону литературы; но те, кому следовало бы трудиться на ниве наук, собирая обильные плоды, предпочитают отдавать свое время заботе об имениях; конечно, они уже получили за свои труды такие вознаграждения, что полагают, будто имеют право теперь пренебрегать людьми и быть к ним неблагодарными. Находясь же под властью лучшего из чувств - благодарности, я не могу не переживать и за тех, чьи блестящие вспышки таланта, осветившие всю Францию, теперь гаснут в разорении и мраке.

(11)      Хотя у тебя нет свободного времени для общественных дел, все-таки ты мог бы использовать свой высокий авторитет для побуждения к изучению Семелория, Портэ, Канаи, Мангоне. Изобилие имеющихся источников дает нам возможность приложить усилия к изучению этих сочинений, что может хорошо послужить оформлению законов. Кроме того, они могут дать толчок мысли и о самих законах, за что мы также должны выразить благодарность [предшественникам], хотя они использовали лишь те материалы, которые имели. Очевидный факт, что труды их могут быть весьма полезны, но при этом не следует забывать - они и сами не обманывались в оценке своих добродетелей и мудрости, ибо знали, что это только часть той добродетели и мудрости, которой будут обладать их потомки, воспринявшие те духовные открытия, которые они доверили обществу и которые создают не только долговечную славу, но и безопасность государства. Эти достижения предназначались скорее не тем людям, которые невосприимчивы к советам о справедливости и которых вернее было бы рассматривать как грамматиков, но не как правоведов, создающих, однако, о себе ложное мнение как о знающих и справедливых людях, а тем, кто понимает, что государственные и гражданские проблемы разрешаются на основе кодексов, написанных непонятным слогом. Ясно, что из-за этого филологические подходы начинают вытеснять суть самой дисциплины. Вместо занятий философией, риторикой, математикой, теологией мы всерьез поддерживаем лишь придирчивых грамматиков. С внутренним смирением и мягкостью мы должны очистить пятна и грязь со старых летописей. Древняя сцена требует и древнего языка, а его плохое знание подталкивает человека малосведущего к неверным трактовкам и упрощениям, которые не имеют почти ничего общего с образом древних реликвий. Но оставим в покое тех, кто заведомо не попадает в число образованных людей, и возвратимся назад к истории, с которой и начали свои рассуждения. Предметом нашего интереса станут обильно рассыпанные в ней статуты древних народов, которые мы намерены использовать в своей работе. Лучшая часть универсального права, обладающая большой значимостью и необходимая для верной оценки законодательства, сокрыта в истории. Знания об обычаях народов, рождении, росте и гибели государств добываются именно из нее. Главный предмет, сущность моего метода учитывает эти факты, но материал истории является более обширным, чем то, что обычно извлекают из нее о формах государственного управления. Я уделяю этой книге особое внимание, ибо мало кто рассматривает затронутые там проблемы как самые важные, и даже более того, зачастую их воспринимают совершенно поверхностно. Если мои рассуждения покажутся чрезмерно подробными и явно неупорядоченными, то прошу понять, что причиной тому является неисчерпаемость самой проблемы. Подобно истории дел человеческих она бесконечна и не может быть изложена в кратком трактате. Но если Гален оставил более тридцати книг о методе, хотя его область познания находится в рамках определенных ограничений, а Диомед фактически изверг шесть тысяч книг о грамматике, то сколько же я могу написать об истории в силу того, что ее предмет является таким всеобъемлющим и универсальным?

(12)      Конечно, я осознаю, что работа, которую я предлагаю твоему вниманию, может оказаться недостойной твоего уважения. Но твоя выдающаяся эрудиция и добродетель только послужат твоей вящей славе. Все мои усилия - лишь дань твоим добродетелям. И я никогда не решился бы выносить на публичный суд свои скромные изыскания, не посвятив сначала в свои труды тебя.

Пребывай в добром здравии,
Календы Февраля, 1566 года.

(13)      Существует три вида правдивого описания истории, а значит, и сама история как бы подразделяется на три вида: человеческую, естественную и Божественную. Первый вид относится к человеку, второй - к природе, третий - к Создателю (Творцу природы). Первый изображает поступки человека, его жизнь в обществе; второй обнаруживает действительные возможности, скрытые в природе, и объясняет их движение от самых истоков; третий рассматривает силу и власть Бога и бессмертных душ. Отсюда возникает тройное деление - на вероятное, неизбежное и священное, предначертанное свыше. Столько же существует и добродетелей, а именно - рассудительность, знание и вера. Первая отделяет низкое от достойного, вторая - истинное от ложного, третья - благочестие от нечестивости. В первом случае господствуют доводы, рожденные силой разума, и стремление двигаться к намеченной цели. Первую добродетель называют „руководительницей человеческой жизни". Вторую, исходя из свойственного ей поиска скрытых причин всего, называют „изобретательницей". Последнюю, основанную на любви к единому Богу, называют „разрушительницей пороков". Три добродетели, взятые вместе, создают истинную мудрость, высшее и совершенное человеческое благо. И тот, кто следует в жизни этому благу, зовется блаженным. И поскольку мы вступаем в сей мир, чтобы обладать этим благом, то было бы верхом неблагодарности не принять от Бога дарованное нам благо. Несчастны отвергнувшие его. С другой стороны, в достижении его несомненную помощь окажут все три вида истории, но особенно велика помощь от Божественной, которая сама по себе может сделать человека счастливым, без знания скрытых причин и практического опыта. Однако я твердо верю, что, если они соединятся, это приведет к резкому умножению человеческого благополучия. Отсюда логически вытекает, что мы будем искать начало в истории Божественных вещей. Сама творящая природа заложила в человеке наипервейшее чувство самосохранения, и лишь затем удивление перед природными явлениями толкнуло его к исследованию причин этих явлений. Замечено, что, начав с размышлений о себе, затем - о своей семье, затем - вообще об обществе, люди в конце концов обращаются к исследованию природы и, наконец, к истории бессмертного Бога, то есть к созерцательности. Затем, отрешившись от низменных соблазнов, приходят к пониманию руководителя всего сущего. Именно поэтому кажется, что мы должны начать с истории дел человеческих, ибо сначала от высшего Божества в душах детей зарождаются понятия не только достаточные, но и необходимые, чтобы стать корнями для веры и согласия, но насколько трудно вера и согласие приходят в души тех, кто еще не знает секретов истинной философии. Подняться к истокам можно лишь постепенно, много и серьезно размышляя о вещах. Эти размышления действительно постепенно возвышают разум над чувствами, которые, как волны, захлестывают большинство людей. Однако люди, наверное, никогда не смогут освободиться от чувств, и их взгляды будут застилать эмоции, которые подобно туману скрывают свет истины. Из чего следует, что те, кто начинает с Божественной истории, опуская размышления об историях человеческой и естественной, уподобляются детям или несведущим людям, рассуждающим о Божественных делах. Они не только себя тешат ложной надеждой, но и губят многих мнимым величием. И поэтому тем, кто выходит из мрака и плотной мглы на свет, мы советуем, чтобы поначалу они приучили глаза к дневному свету и сиянию Земли, после чего посмотрели на облака, потом - на Луну, чтобы со временем иметь возможность взглянуть на само Солнце, но только после того, как хорошо укрепится их зрение. То же самое нужно делать в отношении несведущих. Чтобы они научились вначале усматривать Божественную благодать и величие в делах человеческих, далее - в ясных началах природы, после этого - в стройности небесных тел, затем - в замечательном устройстве всего мира: в движении, в гармонии, в форме; и так постепенно, шаг за шагом, приближаться к той благодати, которая существует для нас лишь в единении с Богом, связывая также и с корнями рода. И только тогда мы внутренне вновь соединимся с Ним. Мне кажется, что те, кто представляет историю иначе, нарушают природные законы.

(14)      Поскольку история всех трех видов старательно изменена серьезными учеными мужами и дошла до нас в записях переписчиков, то я намерен восстановить порядок и соразмерность в этих записях, читая их и тщательно обдумывая, особенно в той части, которая касается истории дел человеческих, учитывая, что история Божественная, так же как и природная, очень отличаются от человеческой - и не только в причинных связях, но и целью. Естественная история имеет заданную и постоянную последовательность причин, если Божественная власть не оставляет ее хотя бы на миг без внимания. Но если это происходит, то все вверяется творцу текущей материи и отцу всего злого. С одной стороны, мы наблюдаем проявления искаженной природы и монстров, с другой - из ряда вон выходящие явления, чудеса. Это приводит к тому, что в нас одновременно возникают и суеверия, и религиозные чувства. Но Божественное воссияет, оно светло и ясно является и освящается, чтобы быть очевидным для рода человеческого.

(15)      Однако, поскольку человеческая история большей частью проистекает из человеческой воли, которая весьма противоречива и зачастую не находит выхода, то постоянно возникают новые законы, формируются новые нравы, новые институты, новые религиозные обряды. Вообще человеку в деяниях его присуще впадать во все новые ошибки, если только он не руководствуется природой, то есть естественным порядком. Природа может искажаться изначальным отсутствием Божественной мудрости, но если мы отклонимся от вершины Божественной мудрости, то впадем во всевозможные грехи. Хотя, истинно, разум человека, ощутивший прикосновение вечного Божественного разума, отделяет себя от всей земной бездны настолько, насколько это вообще возможно. Но разум столь глубоко увяз в порочной материи, так изменяется под ее влиянием и впадает в разлад с самим собой, что без помощи Бога он уже не способен ни подняться, ни достичь хотя бы крупицы справедливости, ни действовать в соответствии с природой. Из этого следует, что до тех пор, пока мы будем впадать в заблуждение благодаря несовершенству наших чувств и обманываться ложными представлениями о вещах, мы не сможем отделять пользу от бесполезности, честность от бесчестия, правду от лжи. И хоть мы уменьшаем мудрость, облекая ее в слова, это тем не менее составляет меньший грех, чем забвение мудрости прошлого. Ибо ничто не является большим или наиболее необходимым, чем история, особенно когда это касается поступков, событий, которые бегут по кругу, повторяя сами себя. Мы полагаем, что для понимания этого необходимо прилагать значительные усилия, особенно людям, неспособным к уединенному образу жизни, тем, кто связывает свою жизнь с объединениями и сообществами людей.

(16)      Итак, из трех видов истории мы оставляем Божественную - теологам, естественную - философам, в то время как сами будем заниматься, усердно и неспешно, человеческими действиями, поступками и их правилами.

(17)      Что касается человеческой истории, то она бывает общей и частной. Последняя охватывает сказанное и сделанное одним человеком или одним народом, однако достойное упоминания. Действительно, хотя академики мудро полагают, что ничто сотворенное не может считаться никчемным, все-таки история не должна останавливаться на бесполезных и незначительных поступках. Общая история описывает деяния сообществ многих людей, или народов, или целых государств. Таким образом, история имеет две стороны: ведь описываются или поступки многих народов, например персов, греков, египтян, или всех, о деяниях которых до нас дошли сведения, или самых знаменитых. Это обычно делается разными способами. Иногда описываются события одного времени, то есть определенного периода (срока): либо месяца, либо года, - отсюда берут свое начало дневники, то есть повседневные записи, или анналы. Иногда история берет свое начало от возникновения какого-либо государства или от истоков памяти - тогда описываются возникновение, рост, перемены и гибель. Это также имеет два подхода: сжатое изложение и пространное, - из чего берут свое название хроника и хронология.

(18)      Система и метод, которые используются в изящных искусствах, я думаю, вполне могут быть пригодны и для истории как дисциплины. Недостаточно иметь определенное количество исторических сочинений, если не понимать пользы каждого из них и не знать, в каком порядке и какой манере следует каждое читать. Пир, который нам в высшей степени приятен, может вызвать пресыщение. Если исторические источники случайно были использованы вместе и не подбирались специально, то все-таки необходимо позаботиться об установлении порядка в повествовании, хотя бы для того, чтобы не путаться. Следует выстроить повествование так, чтобы более современная часть не смешалась с более ранним периодом, или середина - с окончанием, что было бы весьма неудобно при чтении. Люди, которые допускают эту ошибку, не только не способны к пониманию фактов и прослеживанию их развития, но даже очень слабы в запоминании. Поэтому, чтобы понимание истории было полным и более легким, позвольте нам обратиться к его величеству господину анализу, столь необходимому нам при изучении искусств. Главным образом он укажет нам, как разделить историческое повествование на части и как отнести каждую часть к определенному разделу и затем, как с изумительной легкостью использовать соединение целого и частей в общей гармонии. Мы не должны пытаться синтезировать до тех пор, пока части всего исторического процесса не будут приведены в соответствие друг с другом и не будут связаны воедино, как это было свойственно великому трудолюбию схоластов. Но некоторые люди разделяют, изолируют части, отрывая их от целого, в то время как объединение их очень важно, потому что если они будут представлены порознь, то единства процесса мы уже никогда не восстановим. Поэтому Полибий справедливо упрекает Фабия (Пиктора) и других историков, описывавших Пунические войны, за то, что те сосредоточили свое внимание на одном или нескольких этапах этой борьбы. Мы не можем правильно понять назначения той или иной части в произведениях, подобно тому как не сможем определить назначения частей тела, отделенных от незнакомого нам организма. Дионисий Галикарнасский выдвинул подобные обвинения против Полибия, Силена, Тимея, Антигона, Иероним, которые оставили многочисленные и отрывочные комментарии по римской истории. Любой может сделать подобные критические замечания также и в адрес Дионисия. Но это не должно стать предметом обвинений, потому что не каждому дано верно трактовать любой предмет, но каждый с бесконечным трудолюбием и прилежанием может собрать столько материала, сколько в его силах. Мне кажется, что этот упрек обращен скорее не к написанию, но к умению читать исторический материал, части которого, если они оторваны одна от другой, могут не соединиться одна с другой и вообще с целым в правильном порядке. Например, то, что написано о римской истории, оставлено нам в перевернутом виде в качестве истории всех людей. Всеобщей историей я называю ту ее часть, которая объемлет историю всех или наиболее известных народов, или тех, чьи ратные дела и свершения мирной жизни дошли до нас от их потомков, от периода их раннего становления до национального расцвета. Вместе с тем многие вещи опускаются, не включаются в работы, и это происходит довольно часто из-за того, что жизнь писателя-историка продолжается до тех пор, пока его работы вызывают интерес у читателя.

(19)      Итак, во-первых, позвольте нам прежде всего предложить главный, основной обзор всех периодов, - обзор достаточно подробный и вместе с тем легкий в запоминании. В него входят Сотворение мира, Потоп, зарождение наиболее известных религий и государств и их гибель, если подобное движение вообще можно рассматривать как имеющее конечный путь. Все эти события могут быть зафиксированы или в системе времени от Сотворения мира, или по датам основания города, государства, или по Олимпиадам, или от Рождества Христова; можно пользоваться и арабским летоисчислением, которым обычно пренебрегают в популярных хрониках. Все, что я перечислил выше, неприменимо к тем видам работ, которые принято называть хрониками и которые освещают действительно короткий промежуток времени, и именно в силу этого они достаточно легки для начинающих. Вместе с тем хроники не точны; они довольно далеки от истинной правды в изложении материала. И лишь когда нам удастся составить достаточно общее представление о материале, мы перейдем к наиболее точному и подробному его изложению, которое раскроет причины зарождения государств, последующих изменений и даст возможность рассказать о людях вообще, а не только о выдающихся и известных мужах. Мы попытаемся достичь такой краткости, что любой сможет разглядеть блеск, присущий любому состоянию общества. Известно немало работ, написанных в подобной манере, но среди них не отыскать более примечательной, чем сочинение Иоханна Функа, который собрал и выстроил в определенной хронологической последовательности события, описанные еще Евсевием Кесарийским, Бедой, Лукидом, Сигизмундом и Фригио. Он тщательно исправил многие ошибки этих писателей. Но тем не менее иногда от него ускользают детали, он позволяет пропускать их и касается только самого важного. Этот писатель сообщает определенные сведения о развитии многих государств. Он бегло касается „Историй" Кариона и Меланхтона, делая это небрежно и недостаточно внимательно. Хотя последний иногда многословен, иногда кажется скучным, особенно когда затевает теологический диспут. Он довольно набожен и склонен к религиозным размышлениям. Но если эти его рассуждения у кого-то вызывают возражения, то их легко можно пропустить. Что же касается вещей, связанных в основном с историей знаменитых государств, то их он излагает кратко и верно. Если найдется другой автор, который напишет всеобщую историю более полно, чем Меланхтон, то я думаю, он станет очень известным.

(20)      Теперь от главного перейдем к деталям, излагая их в том порядке, в каком записи о них находились на столах хронистов. Поскольку система управления государством, различные знания и, наконец, собственно цивилизация зародились у халдеев, ассирийцев, финикян и египтян, то, во-первых, мы изучим древность этих народов, причем не только по сочинениям историков, которые писали о них специально, как, например, Бероз, Мегасфен, Геродот, но также по произведениям еврейских авторов, чьи познания и взгляды во многом перекликаются с остальными. Куда больше точных сведений о соседних народах содержится в „Древностях" Иосифа Флавия и его сочинении "Против Апиона". Этим он заметно отличается от многих других писателей.

(21)      Затем мы предпримем научное исследование истории евреев, выстроив материал таким образом, чтобы сначала изучить систему государственности и только после этого заняться религией, которая относится к третьему виду истории и требует более отвлеченного состояния ума. Затем мы обратимся к империям мидийцев, персов, индийцев и скифов, после чего перейдем к грекам, которые распространили свой род через Аракс и Евфрат, от ворот Сирии вплоть до Геллиспонта, до земель, расположенных на соседних островах Азии и Европы, и затем - до собственно Италии. Есть три определения этого народа. Первое - ионийцы, второе - эллины, третье - дорийцы. От греков мы перейдем к римлянам. Территория, на которой они проживали, окружена Альпами и омывается двумя морями. Пожалуй, они превзошли всех величием своего государства, славой своих дел и неуемным своим стремлением к справедливости. Народ этот был так силен, что затмил все другие народы не только в сфере законодательства и устройстве государственных учреждений, но также и в языке, красота которого не превзойдена до сих пор. Прошлое этого народа должно быть старательно исследовано. Более того, так как он вел длительные и изматывающие войны с карфагенянами, то история обоих народов в действительности часто фальсифицируется писателями.

(22)      Я думаю, что по своему развитию кельты находятся недалеко от римлян. Более того, они возможно древнее, чем сами римляне, ведь благодаря своим ратным подвигам кельты были известны раньше римлян. Кроме того, они основали колонии не только в Италии, но также в Испании, Германии, Греции, Азии. Однако об этом мы расскажем ниже. При всей своей воинской доблести, Цезарь смог ограничить их завоевания только пределами Гароны и Сены, и тем не менее они распространили свою власть за Пиренеи и океан - до Рейна и Альп. Затем перейдем к немцам, страна которых окружена Альпами, Рейном, Вислой, Карпатами и Балтийским морем. Затем - к народам, которые соседствуют с немцами; это датчане, норвежцы, шведы, скандинавы. Затем перейдем к народам, которые ведут свое происхождение от германцев, - готам, франкам, вандалам, герулам, лангобардам, бургундам, гуннам, англам и норманнам, которые совершили великие дела и основали наиболее известные империи во Франции, Британии, Испании, Италии. Кроме того, испанцы и британцы прославлены своим прошлым. Их дела стали широко известны раньше других потому, что письменные упоминания о них встречаются в очень ранних источниках. С ними можно сравнить арабов, также известных древностью своей истории, однако длительное время остававшихся в тени из-за отсутствия более ранних упоминаний о них. Так длилось до тех пор, пока они не вырвались за пределы пустыни; они взяли верх над персами и греками, контролировали Азию и Африку и одержали великие победы в Европе. Арабы закрепились там не только при помощи силы, но также утвердили свою религию, традиции, государственные учреждения, и в конце концов даже их язык распространился повсюду и стал известен во всем мире. Их было принято называть сарацинами, хотя, конечно, сарацинами называли представителей различных народов, но арабы удерживали среди них первенство, что позднее мы убедительно покажем.

(23)      После этого мы перейдем к туркам, которые, продвигаясь с побережья Каспийского моря в Азию, постепенно проникали со своими армиями во внутрь региона Малой Азии, всей Греции и Египта. Мы не пропустим ни империю татар, которые распространили свою власть далеко за пределы Имайских гор и Каспийского моря, ни московитов, которые продвинули свои армии от Волги и Дона до Днепра и недавно захватили Ливонию. Позднее настанет черед американцев и тех, кто проживает на побережье юга Африки и Индии и чья история также будет полезна и приятна для понимания.

(24)      Все эти вещи должны легко и быстро схватываться, а затем нужно все тщательно проверить, потому что если мы будем усваивать только цветистые заголовки источников, как случалось не раз, то можем постепенно чрезмерно увлечься деталями. Мы намерены изучать не только великие и прославленные государства, но также и весьма заурядные и малозначимые, например, государства родосцев, венецианцев, критян, гельветов, генуэзцев, флорентийцев и других, им подобных. С завидной точностью и легкостью Павсаний описал отдельные государства греков.

(25)      И когда мы освоим историю всех государств именно таким образом, тогда лишь узнаем мы о делах народов, которые достигли славы при помощи власти, или благодаря своему великолепию и богатству, или же, наконец, благодаря своим доблестям или ярким способностям. Каждый читатель может делать выбор, основываясь на своих представлениях о справедливости и через собственную оценку поступков каждого героя, вырабатывая свои жизненные теории и принципы. Если недосуг рассматривать естественные науки, то после истории дел человеческих можно легко перейти к религии. Но с другой стороны, сложность материала и обстоятельства жизни могут подсказать нам и иные пути, если того потребует наша профессиональная деятельность. Ведь если кто-то не нашел себе достойного применения в жизни, то ему остается стать наблюдателем жизни других людей, и тогда он своими собственными глазами может увидеть дела тех людей, чей посмертный образ доносят до нас книги. Мы не можем снять жатву с полей истории иначе, чем соединяя вместе скромную практическую деятельность и внимательное наблюдение, как предлагал Пифагор. Последний шаг будет сделан тогда, когда мы с чистыми помыслами, поняв дела человеческие и явления природы, приблизимся к святому. Это позволит нам составить некое руководство по изучению каждой религии. А это, в свою очередь, позволит нам увидеть, кто явился автором каждой из них, что лежало в истоках религий, что направляло их развитие, наконец, какое начало и какой конец все это имеет, что в каждой из религий является принадлежностью добродетели, а что добродетели чуждо. К этому мы прибавим как иллюстрацию отношение философов к вере как к наивысшему благу, потому что через призму их мнения относительно какого-либо предмета истина высвечивается намного ярче. Некоторые могут обращаться к этому материалу как хранилищу многих вещей, среди которых есть и такой трофей, как всевластие [единого] Бога, веру в которое евреи заимствовали у египтян. Но все-таки в этой сфере познания мы будем продвигаться вперед более уверенно при помощи усердных молитв, а также многочисленными обращениями просветленного разума к Богу.

(26)      Все наши рассуждения об устройстве истории понимаются очень легко, если прибегнуть к аналогии с космографией. Связь и сходство этой дисциплины с историей таковы, что одна представляется частью другой. Мы находим и извлекаем из географии отдельные рассказы о скифах, эфиопах, американцах. Она же описывает каждый регион; история использует географию в хронологии, поэтому уж если какое искусство и неотъемлемо от истории, так это прежде всего география. По этой причине, в силу необходимости понять космографию, историк должен посвятить ряд исследований представлениям о мире в целом, включая малую карту. Затем он должен написать о соотношении небесных тел и элементарных стихий, особенно об уранографии, основанной на знаниях о соотношении элементов - воздуха, воды, земли. Из этого он должен сделать заключение об анемографии, гидрографии и географии, рассматривая последнюю на основе разделения поверхности Земли на десять областей и столько же климатических поясов. Полезным для наблюдений будет учет направления ветров, особенностей климата, влияния морей и расположения земель. Затем Земля должна быть разделена приблизительно на четыре или пять поясов и их местоположение должно быть соотнесено с картой звездного неба. После этого перейдем к той части Земли, которая наиболее освоена и лучше изучена, и именно здесь нам надлежит перейти к прославлению ее жителей. Надо отметить, что это прежде всего Европа, где расположены Испания, Франция, Италия, Греция, Германия, Скандинавия и Дания, а также острова, примыкающие к ней. Азию можно разделить на Большую и Малую; первая из двух названных включает Ассирию, Парфию, Мидию, Гирканию (часть Персии), Ариану, Гедросию, Индию, Скифию, Ближний и Дальний Имас; вторая - Фригию, Лидию, Ликию, Киликию, Карию, Памфилию, Сирию, Галатию, Каппадокию, Понт и Армению. Подобным же образом подразделяется и Африка - на Мавританию, Ливию, Киренаику, Египет, Эфиопию, Нумидию и регионы, населенные только неграми. Было бы достаточно назвать главные реки, горы и моря, используемые в качестве границ, и указать для каждого региона соответствующие небесные меридианы и параллели.

(27)      От географии легко перейти к хорографии, которая описывает регионы. Наше объяснение будет более понятным, если каждый регион мы опишем отдельно. Например, Испанию, которая является одной из частей Европы, мы разделим на Бетику, Лузитанию и Тарраконскую провинцию; последнюю, в свою очередь, - на Галисию, Кастилию, Наварру и Арагон, границы которых определяются реками Эбро, Гвадиана, Тахо, Гвадалквивир, Дуэро и теми горами, общепринятое название которых Адриановы и которые отделяют современную Испанию от древней. Затем мы определим среднюю широту региона как 40 градусов, а долготу как 15. Протяженность в длину - 14 градусов, в ширину - 7 градусов. Подобная система описания должна быть использована и для других регионов. Наконец мы перейдем от хорографии к топографии и геометрии, к описанию и измерению отдельных мест. Во-первых, мы рассмотрим оставившие след в истории города, порты, побережья, проливы и морские заливы, перешейки, мысы, поля, холмы, косогоры, утесы, вершины, пастбища, леса, рощи, перелески, чащи, сады, плоскогорья, крепости, поселения, префектуры, муниципалитеты, цитадели, церкви, деревни, соборы, поместья (если этого потребует материал). Иным образом мы будем рассматривать всеобщую историю. Ошибаются те, кто, изучив карты регионов, пытаются научиться сопоставлять картину всего мира и отдельных его частей, чтобы понять соотношение единичного и целого. Не меньше ошибок выпадает и на долю того, кто думает, что может понять частную, специальную, региональную историю раньше, чем установит порядок и последовательность всеобщей истории и всех ее эпох, остановившись на общепринятых четырех. Мы будем проводить столь подробные исследования в отношении каждого народа, потому что если кто-либо захочет ясно понять и запомнить историю римлян, то ему необходимо вначале прочитать Секста Руфа, который на четырех страницах изложил всю историю; затем освоить изложенное Флором, а потом - Флавием. И лишь в конце ему надлежит прочесть Ливия и Полибия. Я предлагаю подобный же путь изучения истории франков, которую Жан дю Тилле подробно изложил в одной маленькой книге. Я полагаю, что ее нужно проштудировать прежде, чем обращаться к работам Павла Эмилия из Вероны и Ксифилина, раньше сочинений Диона (Кассия), Юстина или Трога Помпея. Их произведения, несмотря на то что сейчас их почти не читают, все же достаточно важны. Однако для понимания всеобщей истории этого мало, если мы не поймем деталей, то упустим и целое; и только если эти два подхода соединить вместе, то, по мнению Полибия, они принесут беспримерную пользу. Многие из тех, кто читал у Руфа лишь названия глав или поверхностно просмотрел Ливия, именно детали и упустили. При таком прочтении от сочинений Ливия не может быть никакой пользы. В этом же видит причину забвения трудов Трога Помпея и Ксифилина Святого и Юстин. (Мы не можем правильно понять назначение той или иной части в их произведениях, как не можем восстановить назначения частей тела, отделенных от неизвестного нам живого организма.) Вместе с тем многие вещи опускаются и вообще нигде не излагаются. В конце концов было бы хорошо, если бы все речи и дела, достойные упоминания, мы передали хранилищам памяти, как сокровища - сундуку; мы предъявим нашему судье все лучшее, что увидим; тем более, что нет ничего более подходящего для этого, чем предложенная нами выше классификация человеческой деятельности.

(28)      Поскольку предстоящий разговор касается главным образом рассмотрения человеческих отношений, то давайте дадим слову "история", которое само по себе понятие довольно широкое, более узкое определение и впредь будем рассматривать ее как дисциплину, изучающую деятельность людей, ясно описанную в повествованиях о событиях давно минувших дней. Но многогранность и неупорядоченность человеческой деятельности, многочисленные свидетельства истории, в которых действия и дела людей связаны с определенными занятиями, представляют собой такой запас разнородного материала, что исторические работы явно не могут быть поняты без четкой системы, иначе их содержание не надолго задержится в памяти. Следовательно, то, что ученые привыкли делать в других дисциплинах - помогать людям в запоминании, я думаю, должно стать нормой и для истории. Сходные примеры знаменитых событий следует поместить в определенном порядке для того, чтобы из опыта былого, как из сундука с драгоценностями, мы могли бы извлечь множество решений для управления нашими делами. Конечно, мы не испытываем недостатка в учениях эрудитов, которые из чтения исторических книг сумели извлечь мудрые мысли, известные как краткие изречения - афоризмы. И хотя в человеческой деятельности обычно выделяются три вещи - планы, слова и дела, что и определило добродетели - думать хорошо, говорить хорошо и поступать хорошо, - все же писатели обращали свое внимание в основном только на слова. Они опустили то, что подразумевается в планах и выражается в поступках. Некоторые, правда, записывали не только изречения, но и дела знаменитых людей, но сделали это довольно невыразительно и без тщательно продуманного плана. Кроме того, они зачастую смешивали человеческие дела с Божественными, а описания природы, в свою очередь, с человеческими делами и с делами Божественными; почти никто из них не попытался предложить возможных вариантов действий государя, хотя очевидно, что безопасность государства часто зависит от решения одного человека. И поэтому я думаю, что материал должен быть расположен так, чтобы в трех разделах нам удалось охватить все области. Во-первых, дела человеческие; во-вторых - природные, в-третьих - Божественные. По той причине, что в делах людей царит полный беспорядок, причем беспорядок больший, чем в других областях, согласитесь, что нам следует отложить естественную и Божественную истории и сосредоточиться на правильном расположении человеческих помыслов и поступков. И если в этом мы установим порядок, тогда нам удастся показать, что краски истории могут быть хорошо подобраны, каждая будет высвечивать свое. Делание определяется как нечто, являющееся результатом само по себе. Подобно речи, делание не оставляет каких-либо вещественных свидетельств. Деятельность же, напротив, определяют как то, что оставляет некий продукт, полученный в результате работы, подобно письму. Однако, так как все наши рассуждения мы стремимся сформулировать в понятных терминах, то давайте оставим словесные изыски и определим слово "деятельность" более широко, включив в это понятие все планы, слова и поступки, рожденные волей человека. Это предполагает то, что воля является незагрязненной и свободной от страсти, подобно воле мудреца; воля не должна быть замутнена и эмоциями, например радостью или гневом, хотя многие люди из тех, кого можно назвать невоздержанными или даже сумасшедшими, как говорится, не ведают, что творят; эмоциональные люди действуют под влиянием определенной слабости характера. Бывает и так, что поступок совершается вынужденно, как, например, происходит, когда из-за страха расстаются с драгоценными вещами. В этом случае человек действует не добровольно или под влиянием эмоций, это вынужденное решение, ибо предпочтительнее потерять свои богатства, но сохранить жизнь. Если же человек не владеет собой, как например, поступки сумасшедшего и того, кто не осознает, что происходит, то в этом случае кажется, что, возможно, его деятельность не столько человеческая, сколько Божественная; а поскольку она далека от Божественной природы, то, вероятно, может возникнуть и по принуждению дьявола. Все это подобно явлениям природы, например силе притяжения или отталкивания, и происходит без человеческого воздействия. Опять же, если человек причинит ущерб кому-то в качестве ответной меры, то он не согрешит, ибо первоначальное действие исходит не от него. Так же происходит, когда Бог или Божественное провидение побуждают кого-либо к пророчеству, это действие вовсе не человеческое, потому что оно не контролируется волей человека. Итак, человеческими являются те действия, которые вырастают из планов, высказываний или поступков людей, когда воля прокладывает действию путь. Жажда власти - первооснова человеческой деятельности; бывает, что она подчинена разуму, а бывает - самым низменным вожделениям души, мечущейся в поиске или сокрытии чего-либо. Но поскольку природа породила в человеке изначальное стремление к самосохранению, каждый прежде всего осваивает действия, без которых невозможно выжить; позднее все устремления направляются на вещи, без которых на самом деле жить можно, но без излишеств, а если и с излишествами, то не роскошно, или если и роскошно, то все же не испытывая того сильного наслаждения, которое так приятно радует чувства и разум; поэтому далее следует стремление к приобретению богатств. Но так как не существует предела нашим желаниям получать удовольствие - и это является общим и для человека, и для животного, - то чем благороднее человек, тем дальше он находится от уровня животного и тем меньше его привлекает желание господства; в этом он может возвыситься над всем животным миром. Но это же стремление к власти является и причиной страстного желания доказать свое превосходство, и причиной стремления совершать насилие над слабым; поэтому происходят разногласия, войны, резня, появляется рабская зависимость. Такая жизнь свирепа и полна опасности, тщеславия, и все это не может удовлетворить человека возвышенной души. В конце концов люди, одаренные от природы, постепенно переходят к деятельности морального и интеллектуального плана, способной обеспечить истинную похвалу и долговечную славу. Многие считают интеллектуальную и моральную деятельность своей высшей целью. А поскольку все в природе стремится к покою, то очевидно, что человек, занимающийся добродетельной деятельностью, в определенные моменты нуждается в отдыхе. В этом кроется причина того, что человек мало-помалу, отвлекаясь от своих занятий, от забот и сообщества собратьев, ищет уединения, в котором он может обрести покой и созвучие с природой. Тут он, окидывая взглядом человеческие дела и видя неустойчивость и непредсказуемость их результатов, обращается к исследованию неизменных причин жизни природы; процесс созерцания приводит его в такой восторг, что он посвящает всю свою энергию пониманию этих причин. При этом он способен даже пренебречь властью и богатством королей; более того, многие их тех, кто управлял великими империями, охотно принимали решение избрать такой образ жизни и отказаться от царствования. В результате появляется та совокупность знаний и добродетелей, которые в силу того, что они опираются на одиночество в познании истины, называются умозрительными. Очевидно, человеку, одаренному от природы, недостаточно продвижения в постижении лишь тех дисциплин, предмет которых постигается чувствами. Тогда он обращается к вещам, понимаемым только умом, и при помощи силы и могущества бессмертной души взмывает на быстрых крыльях вверх в поисках первопричин своего происхождения, тесно связанных с Богом. В этом и состоит цель человеческого действия - конечное и высшее блаженство, к нему направлены все планы, слова, дела человека, его устремления, тяга к знанию и добродетели. Конечно, называть созерцание деятельностью не совсем точно, но все же Аристотель сделал это; и хоть здесь наблюдается противоречие, но он определил счастливую жизнь иначе, чем деятельность.

(29)      Теперь давайте расположим эти вещи по порядку; занятия первого вида определяются знаниями, относящимися к защите жизни человека и избежанию болезней и простуд, - это охота, разведение скота, сельское хозяйство, строительство, гимнастика и медицина. Ко второму виду принадлежат торговля, искусство управления, ткачество и механические ремесла; к третьему - защита и распространение лучшей жизни, насыщение ее знаниями, помогающими нам накапливать богатства и правильно использовать то, что приобрели; этот вид определяется уровнем развития занятий первого вида. Наконец следует деятельность, которая способна стать подлинным источником наслаждения. Все эти многочисленные виды деятельности постепенно влияют на чувства или разум или на то и другое одновременно. Для вкусовых ощущений, конечно, первостепенное значение имеет знание приправ, для осязания - малайзийские эротические наслаждения, для обоняния - благовония, для зрения - расположение линий и многообразие красок, смешанных соответствующим образом и используемых в живописи, гравировке, декоративном искусстве, литейном деле, скульптуре и даже в различных способах крашения и вышивки, для слуха - красноречие, выраженное в стихотворных размерах или риторических оборотах. Хотя люди со временем утрачивают чувство гармонии, но все-таки она оказывает влияние до тех пор, пока простотой и естественностью способна излечить серьезные болезни ума. Какофония звуков и быстрых ритмов обычно делает человека безумным; это случается с теми, кто не способен оценить дорический лад жизни и величавые манеры, они настраиваются на ионический лад, чтобы произвести впечатление людей выдающихся, но многие из них теряют рассудок. Поскольку самоизоляция никому не приносит радости, так как человек нуждается в общественном признании, то, следовательно, люди ищут возможности соединиться в группы, а учитывая то, что человек наделен Богом бесценным даром - душой - и связан с Творцом определенным сходством, мы не должны сравнивать объединения людей со стаями животных, тем не менее в политических образованиях человек хоть и может жить счастливо, но эту жизнь трудно было бы назвать прекрасной.

(30)      Далее, не должно вызывать удивление то, что деятельность людей направлена на защиту жизни человека и человеческого сообщества, скорее это определяет ее большие преимущества. Понимание этой потребности воспитывается гражданским, домашним и нравственным обучением; кроме того, первое учит контролировать государство, второе - семью, третье - самого себя. Действительно, человек должен прежде всего научиться разумно управлять собой, основываясь как на принципах справедливости, так и на знании законов, прежде чем он сможет управлять женой, детьми и слугами; и он должен научиться управлять семьей прежде, чем сможет управлять государством. Первый путь к господству - это власть одного человека над другим, второй - одного человека над несколькими. Управлять женой можно посредством супружеской любви, слугами - путем хозяйского контроля, детьми - родительской любовью, управлять же богатством, приобретенным для поддержания жизни, можно путем его экономного использования. Второй путь простирается очень далеко, охватывая не только управление союзом нескольких семей, объединенных родством или совместной торговлей, но и меры по укреплению и защите этого союза; он постигается людьми через гражданское воспитание, иными словами, через умение приказывать и подчиняться приказу. Я не называю, как это делают многие, гражданское воспитание правовым, поскольку первое лишь небольшая часть второго, дающего многообразные знания и регулирующего всю человеческую деятельность. Частями юриспруденции являются прерогатива власти, законо-творчество и исполнение. Прерогатива осуществляется многими способами, которые можно свести к четырем, и сопряжена [она] со многими видами деятельности, в которых отражаются свойства верховной власти; итак, она осуществляется в выборе судей, членов магистрата и в определении каждому сферы правосудия; в принятии и отмене законов, в объявлении войны и заключении мира, наконец, в определении штрафов, наград и в высочайшей власти помилования. Функции верховной власти обычно осуществляются через законодательную власть. Одно дело - провозгласить закон, другое - обсудить его; последнее является правом Сената, первое - народа или государя, или того, кому принадлежит верховная власть. Обсуждение также уместно при решении вопросов, касающихся обороны, ремонта общественных зданий и, наконец, решения тех гражданских дел, которые выпадают из сферы действия законодательства. Наиболее важными из всей сферы государственной деятельности являются управление, разделение функций, правосудие, созыв совещательных органов и церемониал. При этом учтем, что низшие виды деятельности основаны на силе принуждения, высшие - на силе убеждения, а оно имеет власть не меньшую, а иногда даже и большую. Люди низменные удерживаются от преступлений законами и боязнью наказания, тогда как лучшие из людей - рассудком или религиозным культом, побуждающим к чести и добродетели. Изначально дикие и свирепые, как звери, люди должны удерживаться от жестокости и грабежа солдатской рукой. Другой способ управления опирается на силу закона и справедливости, последний же - на общественное мнение и страх перед Богом. Человеческие сообщества держатся прежде всего на знании закона, на силе красноречия и убеждения, а также на вере. Если солдаты смело сражаются, судьи - справедливы, священники - благочестивы, то управление по всем трем направлениям дается легко до тех пор, пока оно основано на гражданском порядке и контроле. Государственная деятельность направляет также движение общих потребностей - разведение скота, развитие сельского хозяйства, медицины, ремесел, деятельности, которая обеспечивает основные и необходимые условия жизни. Гражданский порядок определяет и развитие литературы, например толкователей закона Божьего или законов человеческих или тех, кого древние называли софистами, а позднее стали называть грамматиками, философами и математиками. Древние совершенно справедливо называли эту сферу архитектоникой, потому что она предписывает законы всем мудрецам во всех областях знания таким образом, чтобы их деятельность была направлена на общее благо, а не на причинение смут и нанесение ущерба государству.

(31)      Вдобавок ко всему гражданский порядок определяет функции каждого человека, служит ли он в гражданском учреждении либо в военном; последние заботятся о военных делах, а первые - о внутреннем управлении, функционировании советов, правосудия, о годовом бюджете, расходах, пополнении казны, о землях, зданиях и о религии. Вся классификация этой деятельности содержит семь видов: первый не предполагает почестей, денег или власти, к этой группе принадлежат люди, которые контролируют налоговую сферу, военное обучение, обязанности стражи, защиту города, следят за учреждениями этого типа, выполняя свой долг без оплаты; второй вид включает тех, кто имеет оплачиваемые каким-то образом общественные обязанности, но не имеет общественного положения, сюда входят глашатаи и те, кто обычно следит за расположением и содержанием городских помоек. Третий вид работ выполняется теми, кто имеет несколько оплачиваемых общественных должностей, не лишенных престижа, но не предусматриваю-щих получения какого-либо особого звания; это, например, трактирщики, писцы, нотариусы, судебные исполнители и их помощники. Четвертый вид приносит почести и награды, но еще не дает верховной власти; это, например, священники и послы. Пятый предполагает великую честь, без вознаграждений и власти; таково звание президента Сената или дожа в Венеции. Шестой наделяет и честью, и властью, но без оплаты и распространяется на магистратов; к таковым относятся консулы, преторы, цензоры, трибуны, архиепископы, эфоры и им подобные. Последняя группа состоит из людей, которые имеют и честь, и власть и получают при этом доходы; таковых всего 120 человек - это те, кто рассматривает судебные дела венецианцев, хотя это характерно и для других народов; эта группа включает тех, кто осуществляет правосудие, основанное на могуществе и авторитете человека, обладающего верховной властью в государстве. Мы не будем рассматривать отправление религиозного культа как часть гражданского порядка, хотя деятельность священников и епископов контролируется властью магистратов; но делается это прежде всего потому, что церковные обряды и церковные налоги в государстве должны строго защищаться. Религия сама по себе является непосредственным обращением просветленного разума к Богу; поэтому она может существовать вне сферы внимания гражданского порядка, только в душе одного человека, при этом этот человек, по мнению многих людей, окажется счастливее всех остальных потому, что он отделен от гражданского общества. Гражданская же жизнь требует непрерывного действия, ведь государство вцелом не может быть занято созерцанием, так же как все тело целиком или все свойства души не могут быть полностью отданы размышлениям. Если мы определим благо только лишь как созерцание, то это состояние, являющееся счастьем для индивида, не будет счастьем для государства. Это двусмысленное положение очень беспокоило Аристотеля, и он так и не смог найти из него выход; поэтому, по утверждению Варрона (Марсилио Фичино приписывал это также и Платону), идеалом для человека, живущего в обществе, является не только исключительно досуг или только чистая деятельность, мы должны определить характер этого идеала как смешанный, если хотим сделать его универсальным и для отдельного человека, и для общества. Разум не может довольствоваться простым созерцанием до тех пор, пока он не будет целиком отделен от тела.

(32)      Итак, человеческая деятельность ограничивается ранее приведенной классификацией; если что-то было упущено нами, то это легко может быть восстановлено и соотнесено с ней. Когда мы подразделили историю на три вида - историю человеческую, естественную и Божественную, то мы уже тогда поместили в первый раздел отдельные действия человека и человеческие поступки, что соответствовало нашей классификации. Теперь же мы прежде всего остановимся на теме безвестности и славы народа, вторая тема - жизнь и смерть, третья - удобства жизни, затем - богатство и бедность, удовольствие и боль, слава и бесчестье, красота и уродство тела, сила и слабость, грубость и изысканность манер, невежество и знания, талант гениев и посредственность. И только после этого мы перейдем к нравственному обучению и общему обсуждению добродетелей и пороков; затем последует рассмотрение домашнего воспитания, взаимной любви мужа и жены или взаимных чувств между родителями и детьми, правил поведения, прав хозяев и смирения, послушания слуг. Или, если такой путь покажется предпочтительнее, мы будем рассматривать взаимные обязанности сильных и слабых по отношению друг к другу, финансовые премудрости, любовь и ненависть, общественные отношения и торговлю, родственные и семейные отношения. Позднее мы будем иметь дело с гражданским порядком, сначала мы поговорим о власти, королевских прерогативах и деспотическом управлении, о людях состоятельных и непокорном плебсе, о правлении оптиматов и амбициях избранных. Мы обсудим проблему выдвижения советников в государстве, принятия и отмены законов, права магистратов и частных лиц, тему объявления войны и заключения мира, организации защиты граждан и отражения нападения врагов; поговорим о поражениях и победах, наградах и наказаниях, о наложении и снижении налогов, о назначении на должность и снятии, а также об отзыве посольств, об утверждении и отмене союзов и корпораций, о руководстве обучением и развитии наук, коснемся общественных и частных судебных разбирательств, обсудим наказания - мягкие и суровые, исполнение приговоров и помилование, собрания и речи ораторов. Наконец, мы коснемся сельского хозяйства и разведения скота - занятий, благодаря которым в основном и существуют государства, затем торговли, медицины, фармакологии, музыки, гимнастики, живописи и скульптуры, парфюмерии, других видов деятельности, направленной на обеспечение удовольствий. Далее коснемся вопросов литературы, толкования Божественного и общественного законов. Второй раздел в достаточно полном объеме отразит историю природных явлений, с которыми часто приходится сталкиваться при чтении исторических сочинений. Сначала будут рассмотрены принципы, лежащие в основе определения природы времени, места, движения, с его скачками и спадами, изменениями, будут рассмотрены первоэлементы и их природа, затем простейшие элементы, металлы, камни, типы растений, живые существа, разделенные на три группы, наконец, небесные светила, размер и форма мира. Все эти вещи можно объяснить более точно на основе предельной неизменности природы. Последний раздел касается Божественных явлений; сначала поговорим о человеческом разуме, который является наивысшей точкой естественного развития, но - самой низкой Божества; затем - о тройственной природе разума, потом - о Боге, его деяниях, о пророчествах, наконец, о религии и об отсутствии набожности. Эти темы могут изучаться в таком порядке, в каком они размещены в соответствующих разделах, или в том, который покажется более удобным для каждого читателя. В специальном разделе мы изложим достопамятные факты, встречающиеся при чтении истории; при этом на полях каждого раздела, касающегося человеческой деятельности, будут добавлены заметки о планах, словах и поступках; каждую часть мы будем начинать с заглавных букв. Далее мы покажем то, что при пристальном рассмотрении может оказаться благородным, низменным или не имеющим нравственной окраски. Тогда мы будем делать пометку "С.H." (consilium honestum) - благородное, заслуживающее внимания мнение. Но если кто-либо, отвергая учение стоиков, предпочитает отделять благородное от полезного, низменное от бесполезного, то я возражать не буду. Затем мы установим четыре вида деятельности, классифицируя их как низменную, благородную, полезную и бесполезную. Но, например, куда отнести план Фемистокла об уничтожении флота: в интересах государства он был передан Аристиду, что было крайне полезно для последнего, но не благородно. Подобные темы мы осветим в главе, озаглавленной "О планах, разработанных в интересах государства", добавив на полях буквы "C.T.U." (consilium turpe utile), то есть пример безнравственный, но полезный.

(33)      Кроме того, прежде чем помыслы воплотятся в слова и дела, необходим совет. Совет может и не воплотиться в делах, но они не могут существовать без него. Без совета невозможно обойтись по крайней мере до тех пор, пока не задумают что-то вовсе безрассудное. Замыслы великих дел почти всегда секретны; раскрывать их рискованно, и они мало кому известны до тех пор, пока поступок не совершен. Например, полезный совет Цинцинната во время великих бурь и кризисов часто спасал государство римлян. Когда плебс, охваченный эмоциональным подъемом, захотел удвоить количество трибунов и апиусов, а консул яростно воспротивился этому, Цинциннат сказал в узком кругу: "Одобрите это, так как чем больше трибунов, тем более ограничена власть каждого из них и протест одного может ослабить или приостановить власть всех". Конечно, плебс не сообразил, что был обманут, и благодарил Сенат так, как будто им была оказана великая милость. Пусть планы, направленные на пользу государству, будут названы полезными и благородными. Что касается известного поступка Матиуса, который, купив дом и испытывая при этом угрызения совести, заплатил продавцу больше, чем тот просил, то его можно назвать благородным, но бесполезным. Тогда как план Фемистокла, решившего тайно предупредить короля Персии о намерении греков отрезать мост, который соединял Азию с Европой, был не только благородным, но также очень полезным, как для самого Фемистокла, сохранившего тем самым расположение персов, так и для всей Греции, ибо побудил персов к поспешному отступлению. Почти всегда полезные вещи оказываются благородными. Если следовать предложенной классификации, то иногда планы, слова и поступки совпадают, например план Секста Тарквиния, направленный против Лукреции, был коварным, речь была еще хитрее, а поступок - и вовсе наиковарнейшим. Иногда произнесенные вслух слова могут отличаться от планов или поступков; так было, когда Август захотел установить свою власть пожизненно, нанеся поражение Марку Антонию при Акции. Он прибегнул к неожиданным методам, прямо противоположным тем, о которых говорил в речи, произнесенной в Сенате. В речи он действительно неоднократно отказывался от управления государством и просил освободить его от власти, но в конце концов, одолеваемый мольбами тех, кого сам же и подкупил, он призвал в свидетели богов для того, чтобы поклясться, что по истечении десяти лет своего правления, если страсти улягутся, он передаст власть другому. В итоге этими ложными клятвами он продлил свое правление на сорок пять лет. Здесь Цицерон, не терпящий раболепия, сказал бы, что благородная речь не соответствует низменным планам. И так как один и тот же исторический факт может быть рассмотрен с разных точек зрения и подан под разными заголовками, то мы должны внимательно следить за основными мыслями исторического сочинения. Как в том случае, когда Плутарх в "Жизнеописании Деметрия" и Аппиан в "Сирийских войнах" рассказывали об Антиохе. Антиох, возбужденный невероятной страстью к своей мачехе Стратонии, начал чахнуть и, казалось, был при смерти. Положение, однако, спас Эресистрат, сын дочери Аристотеля, который остудил силу любви, опираясь на свой опыт. Он сказал Селевку, отцу Антиоха: "С твоим сыном все кончено". Селевк потребовал объяснений, тогда Эресистрат сказал: "Он отчаянно влюблен в мою жену". Селевк отвечал: "Я не доволен тобой. Почему ты не можешь уступить любви молодого человека?" На что Эресистрат резонно заметил: "Но ведь ты тоже не уступил бы своей любви никому?" Селевк воскликнул: "О, если бы боги повернули его любовь к моей дорогой Стратонии!" В этот момент Эрисистрат сказал: "Ну, что ж, раз так, то тебе уже предоставлен случай быть одновременно и отцом, и лекарем". И Селевку ничего не оставалось делать, как уступить мачеху Антиоху. За эту услугу Эресистрат получил шестьдесят тысяч золотом. Эта история касается и любви, и избавления от серьезного недуга, и отцовской любви, и сыновнего уважения, и щедрости, и, наконец, смелой и мудрой речи Эресистрата. Все же поскольку великая сила любви отца к сыну помогла благополучной развязке событий, то мы будем ссылаться на эту историю, приятную и памятную, оценивая ее не как историю о добродетели, или щедрости, или благополучном исцелении, а как историю любви.

(34)      В речах людей также можно обнаружить много вещей горьких, отвратительных и позорных, их называют зачастую низкими, но мы знаем речи и изысканные, и мудрые, которые признаются как благородные. Однако те, которые не соответствуют определению "низкие" или "благородные", я обычно отношу к разряду "нейтральных". Фокион заметил однажды Демосфену: "Люди уничтожат тебя, стоит им только разбушеваться". "Или тебя, когда они образумятся", - был ответ. А когда Демосфену кто-то задал глупый вопрос: "Кто самый лучший из граждан?", то он ответил: "Тот, кто не похож на тебя". Подобные удачные остроты служат украшением речи.

(35)      То, что происходит по воле случая, хотя ничто не может быть случайным, более удобно относить к примерам из человеческой жизни, но стоит отойти от общепринятой терминологии, и станет ясно, что случаи эти имеют своим источником иногда Божественные силы, а иногда - природу. Иллюстрация этому в словах Тацита, который пишет, что среди федератов пятьдесят тысяч человек умерли в изнеможении в амфитеатре. Это будет помещено под рубрикой "Смерть"; этот же заголовок будет дан для рассказов о потерях, кораблекрушениях и случайных поражениях. Под одним и тем же заголовком могут оказаться и противоположные темы, поскольку они почти соседствуют в истории; так сказать, добродетели и пороки, подлость и благородство идут рука об руку, так что, составляя перечень человеческих качеств, можно говорить одновременно о противоположностях: например, простота соседствует с благоразумием и хитростью; трусость со смелостью и безрассудством; самонадеянность с надеждой и отчаянием; непостоянство с постоянством и упрямством; флегматичность со сдержанностью и несдержанностью; высокомерие со скромностью и самоуничижением; жестокость, которую Сенека мудро назвал пороком души, с мягкостью и терпимостью; скупость с щедростью и расточительством; шутовство с вежливостью и невоспитанностью; лесть с доброжелательностью и замкнутостью; милосердие с верой, последние не имеют крайних степеней и обозначают лишь то, что они обозначают. В определенных случаях крайности не допускают промежуточности в смысловых оттенках, как, например, в словах "зависть", "злорадство", "угрюмость", "наглость"; даже малая доза этих качеств не украшает добродетельного человека и воспринимается как порок из века в век.

(36)      Но если кто-либо не удовлетворится таким подходом к добродетелям и порокам, то можно добродетели выделить и свести их все к четырем - благоразумию, сдержанности, честности и справедливости, которую Филон, избегая двусмысленности слов, называл высшим благом, полагая, что она являет собой и честность, и высокую нравственность в их высших проявлениях. Платон учил, что каждый человек сам воспитывает себя в духе справедливости, или, как говорят иудеи, каждый человек воспитывает в себе справедливое милосердие. Платон считал благоразумие спутником возвышенной души, руководителем на пути к желаемому, способным предупредить об опасности; смелость он помещал в сердце; сдержанность - в печень, однако высшим проявлением всех этих качеств он считал справедливость, которая подает команду разуму, приводя все в гармонию. Таким образом, казалось бы, он всему определил свое место. Но в действительности это или совсем ничего не означает, или же справедливость была совершенно перепутана с благоразумием. Все, что связано с деятельностью правоведов, называется не нравственной добродетелью, но благоразумием. Человек, который лишает других собственности или принимает неправильные решения, поступает плохо; тот, кто хвастает тем, что забрал жизнь у того, кому ее не давал, выглядит диким и грубым. Если мы наделим полномочиями, связанными с такого рода справедливостью, низкую душу, то сами попадем в разряд диких зверей, потому что уравняем низкое и справедливое. Но если что-либо и объединяет души людей, так это - благоразумие, которое служит связью между всеми добродетелями и различными областями знания и при этом являет собой высшую добродетель. Если мы на этом не остановимся особо, то не ответим на вопрос философов, является ли благоразумие добродетелью. Как аргумент мы приведем мнение самого Платона, который в последней книге "Законов" мерилом всех видов деятельности человека называл добродетель, а мерилом добродетели - благоразумие. Теперь, отвергнув мнение стоиков, мы наделим добродетелью деятельность, относящуюся к интеллекту или ученым занятиям - теоретическим, практическим и результативным. Подходя таким образом, можно обнаружить, что исторический факт, явившись нам через письменное слово, не может не вызвать похвалы или порицания и каждый такой факт обретает свое соответствующее место. Если при изучении истории кажется, что подлость сочетается с благородством, полезное с бесполезным, то мы должны, избегая дискуссии, отнести это к надлежащему разделу. Иногда подлость становится популярной в истории благодаря красочным описаниям.

(37)      Далее обратимся к примеру из деятельности римского Сената, который приказал галльскому проконсулу разрушить союз ахейцев, и это при том, что если бы тот следовал добродетелям своей натуры, то ему, наоборот, надлежало бы поддержать их дружбу и примирить, случись им поссориться. Мы считаем, что это было бы полезнее для римлян, потому что и лакедемоняне, и венеды, и многие другие народы придерживались именно этого пути; Демосфен же в своей речи против аристократов показал выгоду избранного пути и для афинян. Однако если нарушались права нации, то это должно оцениваться как бесполезное и недостойное. По мнению неопытных и несведущих людей, для Карла V было выгодно убить послов Рихена и Фредоса и скрыть, что они были убиты его людьми, потому что они имели своими союзниками армию турок. Все же это преступление оказалось не только подлым, но и обернулось самым пагубным образом против Карла V и его страны, став поводом для великой войны, в которой христианское королевство запылало в огне. Разрушение Коринфа и поражение Тарента не имело какой-либо иной причины, кроме оскорбления послов. Тот, кто предпочитает следовать не решениям своего народа, а лишь совету мудрых, обречен постоянно делать ошибки в управлении государством. Наконец, читая работы историков и даже обильно их цитируя в своих трудах, нам все-таки следует как-то выделять абзацы и части на полях. Это позволит нам относить нужные факты к определенной теме. Немало пользы принесет и повторение самых важных мест, так как сведения более прочно осядут в памяти.

(38)      Одна из особенностей изложения древней истории была очень унизительной для скифов и сподвигла их на попытку уничтожения всех книг и документов древних. Заключалась эта особенность в том, что библиотеки и архивы греков и римлян были заполнены письменными памятниками, восхваляющими их собственные героические дела, но при этом все другие народы, которые совершали дела не менее великие, были несправедливо забыты или история их описывалась в неприятных, резких и даже враждебных тонах. И это действительно правда, ибо греки и римляне не знали предела в восхвалении самих себя; другие народы, например евреи, долгое время вообще ничего не записывали о себе. Я не знаю, почему те, кто на деле ведут войны и управляют делами, как правило, сторонятся подробного описания событий, а люди, которые посвящают себя таким описаниям, часто становятся пленниками ловушек, расставленных их же собственными восторгами и восхвалениями. И это не делает их произведения более привлекательными и почти никогда не вызывает интереса у нас. Кроме того, часто случается так, что народы, долгое время преклонявшиеся перед физической силой и силой духа, позднее обретают интерес к литературным занятиям. Это происходит потому, что мирные занятия смягчают их нрав и они становятся более миролюбивыми и наблюдательными; а люди, которые занимаются созерцанием Божественных и природных явлений, не только избегают кровопролитий и убийств, но и вовсе избавляются от варварства и жестокости. Очевидно, что этот процесс прежде всего коснулся греков, затем - римлян и только потом распространился на другие народы. Например, Фокион пишет об афинянах, которые разили превосходящего их врага не только военной силой, но и словом. Демад добавляет, что афиняне обожали флейту, искусство владения которой сравнивали с искусством владения речью. Мягкость проявлялась даже у азиатов, которые любили порассуждать. Спартанцы в целом, несмотря на недостаток в литературных знаниях, были знамениты своими делами как на родине, так и за ее пределами; их подвиги воспевались не только актерами и поэтами, но их признавали даже враги спартанцев. В то же время вполне достойные восхваления ратные дела кельтов, германцев, арабов, турок - их войны и многочисленные победы - теряются в забвении или являются нам лишь в скудных комментариях их врагов. А вот греки, в противоположность этим народам, в деталях расписывали битвы при Саламине и при Марафоне; причем свои хроники они составляли с такой тщательностью, что даже нам эти события представляются самыми важными в том периоде. Еще одним примером безупречного владения словом может служить ответ Александра Великого, уже победившего персов и занявшего трон Персии, послам Греции; когда те сообщили полководцу о том, что его родина объята пламенем великой войны, то получили ответ, так поразивший их своей вежливостью и спокойствием, что великая война показалась им войной мышей и лягушек. Причины побед Александра в войнах с азиатами и персами, которых и Катон, и Цезарь называли женоподобными, кажутся незначительными, если сравнить их с причинами побед над кельтами, германцами, турками, татарами. Это легко понять, если прислушаться к тем военачальникам, которые причинами своих побед считали слабость противника и невыгодные условия, в которых тот оказался.

(39)      Для того, чтобы собрать крупицы истины из разных источников, при отборе и учете личных особенностей авторов и при изучении их произведений мы должны помнить мудрое изречение Аристотеля: „Когда читаешь историю, неизвестно, что более необходимо - верить или постоянно сомневаться". Если мы согласимся со всем, о чем пишут, не усомнившись ни в чем, то наверняка примем правду за ложь, а это может привести к грубейшим ошибкам в управлении государством; если же мы не доверимся слепо всему материалу, который содержит история, то в делах нас будет ждать победа. Первое указание относится к ошибкам тех писателей, которые детально разрабатывают все документы прошлого наряду с баснями и выдумками. В связи со вторым указанием упомянем турок, которые говорят, что не имеют сведений о прошлом, хотя и очень им интересуются, потому что они уверены, что надежный и правдивый рассказ не может быть написан людьми, которые следуют слухам. Но еще более отвратительны те писатели, которые присутствовали при описываемых событиях или принимали в них участие, но во многом излагают их лживо или уклоняются от правды из-за корысти или страха перед немилостью владык. Сам Плутарх напоминал об этом и на своем пути он избегал подобных ловушек. Но почему писатели обращаются прежде всего к потомкам, забывая при этом, что есть еще и современники? Среди множества писателей найдутся и такие, кто при изложении событий не руководствовался ни чьими-то мольбами, ни подкупами, ни завистью, ни какими-либо другими чувствами, но при этом осторожного читателя поразит в большинстве случаев нечто среднее между пороком тщеславия и глупостью, поэтому следует тщательно выбирать лучших авторов, при этом надо обращать внимание не только на форму выражения, но и на содержание и авторские оценки в интересующей вас работе. И только таким образом внимательный читатель сможет ясно понять характер и способности историка. Интересно, что писатели, произведения которых известны даже в народе, как правило, не поддались влиянию чужих мыслей или мнений. Но требование беспристрастности не должно отпугивать лучших людей, ведь мы ставим своей целью ограничить активность худших. Мне не хочется выносить окончательных приговоров, так как эта ответственность требует довольно высокого мастерства и таланта. Я просто попытаюсь высказать приемлемые принципы изложения истории и привести некоторые заслуживающие внимания примеры. Если кто-то не примет моих подходов, то я не буду чувствовать раздражения, даже если мне придется изменить свое мнение.

(40)      Правильно поступают те люди, которые пристрастно и пристально рассматривают картины: обсуждают их композицию, колорит, но при этом они не должны пренебрегать правом художника выражать свое мнение и предлагать свое решение. Сейчас ряд значительных вещей выпал из поля зрения многих проницательных людей, поэтому человек, который хочет оценивать достоинства и недостатки историков, как если бы он оценивал картину, не только должен иметь хорошие знания, но также должен иметь опыт длительной административной, государственной или управленческой деятельности. Далее я хочу выделить три вида историков: к первой категории я отнес бы тех, кто наделен способностями от природы, имеет блестящее образование и пытается предопределять развитие событий; вторая группа - те, кто недостаточно образован или не одарен природными способностями; третья и последняя группа - те, кто имеет определенные природные способности, а также невероятный энтузиазм и трудолюбие в сборе материалов. Пафос своих трудов они черпают в жизнеописаниях тех людей, которые проводят всю свою жизнь в общественных или государственных делах. Но это условное деление еще не означает, что все историки делятся на три вида - категорий таких бесконечное множество, потому что люди имеют различные способности, образование и опыт. Лучшие писатели имеют счастливую возможность черпать из этих трех источников, но при условии, что им удалось избавиться от всех пристрастий в написании истории. Хорошему человеку трудно воздержаться от проклятия, читая о злодеяниях, и, наоборот, трудно не поддаться чувству любви и восхищения перед героями.

(41)      Первые попытки приукрасить историю появились тогда, когда перестали гнушаться использовать чистую ложь для похвалы конкретных лиц и откровенную брань, чтобы оболгать какое-то лицо. Но если даже сочинения лучших писателей обманывают надежды, то что же говорить о плохих произведениях? Нас побуждает к работе еще и то, что историки или авторы пишут свои трактаты для удовлетворения собственных интересов или в угоду интересам соотечественников или же иностранцев, врагов или друзей, под давлением военной дисциплины или гражданской ответственности, наконец, вдохновленные своей собственной эпохой или древними временами, своими современниками, а также потомками, для которых трактат и предназначается.

(42)      Человеком, имеющим опыт в общественных делах, я называю того, кто участвует в общественных советах, органах исполнительной власти или в законодательных органах или имеет отношение к ним. В этих трех сферах определяются самые серьезные интересы государства. Но общественная деятельность становится еще более плодотворной, если человек не только принимает участие в деле управления государством, но также является знатоком в области литературы и общего права. Без книг трудно достичь упорядоченного знания в управлении государством. К тому же человеческая жизнь конечна, она коротка для приобретения знаний посредством длительного путешествия по странам и разностороннего знакомства с людьми. Но Ликург, Солон и Улисс, конечно, достигли многих знаний без книг. Последнего из трех Гомер назвал „проницательным" потому, что он видел города и обычаи многих народов, был человеком, понимающим важность и значительность различных стран, размышляющим о природе животных и растений, строительстве зданий и пирамид, о ценности потускневших и истертых монет древних. Эти трое рассматривают, оценивают бесценный опыт законодательства и правовой системы разных народов, условия возникновения и развития государств, и благодаря их наследию мы можем иметь настоящие, подлинные знания об управлении государством. Мы установили важное значение исполнительной власти и общественного совета в управлении, но правильно понять традиции народа и установить тип государственной власти можно только на основе знания законов верховной власти. Тот, кто занимается судебными разбирательствами, как сказал Аркадий, получает и владеет знаниями об истинном добре и зле, без этих знаний не может существовать представлений о прошлом, и без их учета оно не может быть понято. Более того, между высшими проявлениями добра и зла содержится вся человеческая мудрость. Из всего вышесказанного мы можем установить, что тот, кто без опыта или без знания хорошей литературы, с недостаточной подготовкой предпринимает попытку написания истории, будет выглядеть смешно и нелепо. Это наиболее важный критерий в отборе историков. Быть свободным от эмоций - очень трудное условие, поэтому мы с самого начала должны остерегаться бездумного согласия с писателями, которые повествуют о вещах маловероятных, идет ли речь о соотечественниках и друзьях историка или же о его врагах. С другой стороны, мы не можем безгранично верить автору, даже если он является участником событий и учитывает при этом точку зрения врагов. Для собственного спокойствия я не буду доверять мнению врагов или противоположной стороны, а приму сторону третьего лица, которое, подобно беспристрастному судье, будет свободно от всех предубеждений. Таков Дионисий Галикарнасский, доказательно и убедительно писавший о римлянах, более того, излагавший историю правдиво и лучше, чем Фабий, Салюстий или Катон, которые были необъективны к своим соотечественникам. Полибий и другие греческие авторы часто обвиняли Фабия и Филона в лживости, потому что сведения о Пунических войнах излагались таким образом, что римляне наделялись одними только достоинствами и удостаивались восхвалений, а о карфагенянах сообщались исключительно неблагоприятные факты. С другой стороны, Филон писал, что финикийцы хорошо воспитаны и храбры во всех делах (то же самое писал и Полибий), тогда как римляне - низменны и бездуховны. Кроме того, по мнению Полибия и Фабия, финикийцы были людьми высокой честности и сообразительности, потому что умело скрывали от врагов все планы государственной политики. Далее каждый, оседлав своего любимого конька, становится оратором, искусство которого заботливо оберегает его самого от критического или неблагоприятного мнения других. Но никакие средства не могут обеспечить того, чтобы один и тот же человек выполнял бы одновременно обязанности хорошего оратора и хорошего историка. Я не одобряю тех историков, работы которых служат примером безудержных похвал достоинств людей, без упоминания их пороков. До сих пор еще никто не показал примера такой великой честности, чтобы иметь силы признать свои ошибки и заблуждения. Эйнгард и Аккольти таким образом увлекались восхвалениями Карла Великого, Евсевий - Константина, Лабрий - Фердинанда, Павел Джовио - Козимо Медичи, Филострат - Аполлона, Прокопий - Велизария, Стафалий и Лев - императора Карла, что они выглядят хорошими ораторами, но плохими историками. Более того, мудрый критик будет проверять каждого историка не только на авторитетность среди соотечественников, но и на уважение среди врагов. Можно ли во всем согласиться с Филиппом Коммином в его описаниях бельгийских дел, участником которых был и Павел Эмилий. Сочинение Филиппа Коммина полно восхвалений Людовика, а Павел Эмилий отвергает это и присоединяется к тем, кто ищет середину. Ле Мэр называет Филиппа Коммина и его союзников вероломными людьми и убийцами его брата. Полагая, что нет ничего более важного, чем утвердить деспотизм, они своими преступлениями нарушили и человеческий, и Божественный законы. Кроме того, он называет Коммина предателем своей страны и дезертиром. Однако оценки ни первого, ни второго не выдерживают критики, потому что основа их - в первом случае - огромные денежные награды короля, во-втором - мнение врага, который огульно обвиняет противника в преступлениях, обвиняет бездоказательным, непристойным для историка способом. Эмилий же не был ни врагом, ни другом, так как он пришел из Вероны, и он говорил благоразумно, сдержанно, в своей особой манере. „Герцог не соглашался с политикой короля и вредил ему через сыновей брата". Эмилий не подтвердил крайних оценок, но он не упустил ничего доподлинно известного. Первые двое писали во время жизни Людовика, третий - на сто лет позднее, поэтому он не испытывал ни особого расположения к кому-либо, ни страха или ненависти. Тацит в его отчетах, написанных им при жизни Тиберия, Клавдия, Калигулы, Нерона, допускал искажения в изложении событий из-за страха. Однако после их смерти его сочинения о них наполнились ненавистью; затем он решил написать отчет, отрешившись от ненависти, гнева или восхищения; описать дела, отбор которых определялся лишь его личным интересом - он обратил свои взоры ко времени, отстоявшем от его эпохи на сотню лет. Хотя Аристотель был прав в своем предпочтении середины, когда он сказал, что ненадежны историки, произведения которых написаны слишком много лет спустя, равно как и историки - современники событий. Историкам - современникам событий трудно выпустить в свет свои произведения, ибо отчет может пострадать, подправленный во имя кого-либо, или может нанести ущерб чьей-нибудь репутации. В своих речах Цицерон говорит, не упоминая конкретных имен, об ораторах, которые жили, „боясь гнева тех, кто имел власть". Более того, разве можно историку искать правду в государстве, основой которого является принцип: что бы ты ни думал, но высказывать свое мнение постыдно и опасно? Поэтому лучше преодолеть страх настоящего и жажду наград и вверить свое уникальное сочинение потомкам. Но если кто-то захочет добиться блестящей славы своим трудам еще при жизни, он должен будет беспристрастно исследовать все общественные и частные источники и только потом уже писать историю. Знаменитые писатели дают пример такого подхода - Ливий, Светоний, Тацит, Арриан, Дионисий Галикарнасский. На работы этих авторов можно легко положиться потому, что они писали не об их собственном государстве, собирая все комментарии и свидетельства дипломатических сношений государств из официальных документов. К этому же классу историков можно отнести Полибия, Плутарха, Мегасфена, Аммиана, Полидора, Ктесия, Эмилия, Альвареса и Людовика Римского. Но к рассказчику меньше доверия, если он употребляет сведения, полученные из вторых рук - опираясь на рассказы других, как сказал Полибий, даже если он и не использовал фальсифицированных документов. Поэтому лучшие писатели подчеркивают, что они собирали свой материал из официальных документов, отбирая наиболее достоверное для своих произведений.

(43)      Так, Марциан Капелла утверждал, что он вывел на чистую воду галлов на основе их же собственных официальных документов. Арриан таким же образом отмечал в самом начале своей работы, что читал ранее ему неизвестные комментарии короля Птолемея, который во всем разделял предприятия Александра Великого. Аппиан излагал историю с уважением к произведениям Августа, Мегасфена и Ктесия, а также общественным отчетам и известным летописям персов. Диодор заявлял, что он видел секретные архивы египтян, после просмотра которых он поддерживал мнение Онесикрита и Аристотеля, что утверждение послов Александра Великого о том, что они посетили Египет и Индию, на основе этих архивов можно считать хвастовством. По поводу этого Палефат сказал: „Мы себя видим своими собственными глазами". Очевидным является и то, что настоящая историческая правда не может содержаться в свидетельствах королей, где они похваляются своими многочисленными подвигами, мы же будем серьезно исследовать только тот материал, который выходит за эти рамки или только косвенно относится к восхвалениям или порицаниям. Мы будем, например, заниматься установлением последовательности времен, изучением различных направлений деятельности, форм правления, периодов царствования королей, генеалогий, общественных анналов, особенно, тех где содержатся сведения о государственных делах. Здесь было бы уместно возвратиться к словам Мегасфена, который заявил: „Правда то, что все авторы, писавшие при дворах, нуждались в документах, но только священники, которым вверяли сохранение общественных анналов, могли их использовать. Примером является Берос, который восстановил всю историю ассирийцев по анналам древних и в конце труда сказал: „Этого достаточно". Даже если какой-либо факт, изначально кажущийся вероятным, имеет много свидетелей, пытающихся доказать его правдивость, но при этом версии последних не сходятся друг с другом в деталях, то при этом факт не может считаться истинным. Кто поверит в то, что однажды римский Сенат согласился с гражданином, заявившим, что получил указание Юпитера о том, что Олимпийские игры надо проводить заново, потому что на ранеепроведенных играх танцовщицы были не очень искусны в своем мастерстве, и что после этого заявления Сенат приказал повторить Олимпийские игры. Так вот, если бы всего один человек заявил об этом факте, то ему бы не поверили, но если эту точку зрения выскажут Плутарх, Плиний, Дионисий, Валерий Флакк, Полибий, которые не могут быть заподозрены в сговоре с Сенатом или с каким-либо гражданином, то не поверить в это трудно. Некоторые, конечно, могут задаться вопросом, а не опровергает ли мнение одного автора точку зрения другого? Это, конечно же, может произойти и происходит не только при изложении человеческой истории, но и в естественных дисциплинах. Многим по душе старый известный рассказ о том, что лебеди погибают с нежной прощальной песней; эта история, точнее, рассказ о ней изложен с таким вкусом, что многие поэты и писатели, начиная с Эсхила, верили этому так же, как и философы - Платон, Аристотель, Хрисипп, Филострат, Цицерон, Сенека. Но ведь еще Плиний, раньше афинян, исходя из опытов, доказал, что это ложь и поэтому мы поверим скорее ему. Каждому понятно, что пример из естественной истории - либо правда, либо - ложь, ибо и это можно проверить. Тогда как опыт человеческих дел весьма разнообразен, здесь могут вкрасться ошибки, которые не так легко выявить.

(44)      Многие пишут, что Карл герцог Орлеанский отбывал наказание в Париже за преступление против Его Величества не год и не два, а двенадцать лет, затем он попал в плен к англичанам и благополучно возвратился во Францию, где и умер с миром. Но историков, описывавших эти события, мой соотечественник дю Белле критиковал, так как считал недостатком изложение таких фактов по слухам, распространенным за границей. Страбон упрекал в недостатке такого же рода Посидония, Эратосфена, Метродор, потому что те исказили подлинную историю, используя слухи, которые распространяли ничтожнейшие из людей. Посидоний ссылается на Помпея в мнении, что нельзя излагать что-либо, не заручившись поддержкой авторитета. Поэтому в материале, который излагается писателями противоречиво, я думаю, следует верить более современному отчету в том случае, если автор приводит неопровержимые доказательства или дает очень доброжелательную критику.

(45)      Такова власть и природа правды. Она не укажет дороги вперед положительному опыту, если сопровождается частыми ошибками, лестью, противоречиями, ибо именно они ведут к остановке движения. До тех пор, пока среди людей, которые спорят о вероисповедании, будет царить свара, мы не найдем защитника христианства среди евреев или защитника иудаизма среди христиан, мавров или мусульман. Однако, сделав правдивость произведений основным критерием в оценке их авторов, мы можем определить, кто они, какие интересы защищали и являлись ли серьезными авторитетами в данной области знания. Здесь многие читатели заблуждаются, причем скорее вследствие ошибочной оценки или из-за недооценки и пренебрежения древностью, чем из-за стремления ко лжи и обману. Это распространенная ошибка. Так, например, древние греки, рассказывая о германцах и кельтах, или римляне, повествуя о халдеях или евреях, зачастую были несправедливы именно потому, что пренебрегали древней историей других. Более того, когда мы читаем нелицеприятные вещи, написанные о враге, то не спешим согласиться с автором, ибо, конечно же, мы не совсем верим ему. Калигула мудро приказал распространять как можно шире слова Кассия и Лабиена о Цезаре, хотя они были запрещены указом Сената. Именно он заявил, что преследует этим государственные интересы и что дела одного должны быть известны всем. Даже если сохранились свидетельства предшественников или письменные источники о Цезаре, я не поверю им абсолютно, так же как не поверю самому Цезарю, который писал, что последователи Помпея не считались со средствами при достижении цели, пренебрегали и святым, и человеческим для приобретения богатств и славы в веках, хотя он и сам исказил историю и оклеветал галлов, не побоявшись ни религии, ни богов, и даже участвовал в грабеже священной гробницы. Но Цезарь отказался открыто предъявлять свои обвинения Помпею, потому что ему было достаточно доказать справедливость причин войны, хотя никто не может назвать справедливыми причины, побудившие поднять армию против своей родины. И тем не менее тому, что он пишет о войне, можно верить. Особенно в той части, которая посвящена событиям, имевшим место после того, как главнокомандующему было запрещено законом выслушивать лгущих трибунов, рвущихся к славе. С другой стороны, излагая правду, нетрудно было лишиться и славы, и власти. Но даже если эта часть закона изложения истории и нарушалась безнаказанно, то все-таки страх позора удерживал человека, изначально стремящегося к славе, особенно если он свободно распространял свои произведения при жизни, имея при этом бесчисленных врагов, всегда готовых разоблачить его лживость.

(46)      Допустимо, что в ответе Катона Цицерону, как сообщил Тацит, многие вещи излагались так, чтобы подстраховаться и выстроить защиту еще до того, как его осудят судьи. Мнение врага можно считать основательным, если этот человек не развращен деньгами и не думает непрестанно о славе, словно заключенный о свободе. И это вполне справедливо в отношении Фруассара. Разве не правда, что англичане оказались более должны ему, чем он англичанам, стоило ему открыто признать, что он принимал от них щедрые подарки. Тем же путем шел Леонардо Бруни, похваляясь подарками, которые он принимал от воспеваемых и восхваляемых им людей. В заключение я хочу высказать следующую мысль: свидетельство человека, большая часть жизни которого отдана делам государственным или войнам, звучит более убедительно. Я думаю, что никто не может совсем отказаться от восхвалений своей страны и не может в этих похвалах быть равнодушным. Так, например, Полибий, наиболее внимательный и правдивый среди лучших из известных нам писателей, повествовавших о своих соотечественниках, не смог воздержаться от очень язвительной брани в адрес Филарха только потому, что тот скрыл доблесть и славу меголополетян в войне против Аристомаха. Этот мотив, если я не ошибаюсь, стал основным у Плутарха в произведении о злобе, направленном против Геродота. В этой работе он остановил свое внимание на материале о биотийцах и херонейцах. Может быть, именно этот вышеназванный пример удержит вас от улыбки при чтении работ Сабеллико, где он сравнивает войны венецианцев с делами римлян? Даже Джованни Джандоннати - гражданин Венеции - не смог вынести этих сравнений. Почти все историки борются со своими слабостями. Это касается и Цезаря, когда он описывал традиции греков, и Тацита с его описанием германцев, и Аппиана, когда речь шла о франках. Хоть они и были иностранцами, но, очевидно, имели знания древней истории народов, о которых писали. Но серьезные сомнения, не приятные ни мне, ни истории, которые вызывает материал, окрашенный в откровенно хвалебные или враждебные тона, равно как и вывод, сделанный в ходе полемики, все-таки полезны, так как помогают сформировать непредубежденное мнение. В конечном счете все зависит от выбора историков, я же намерен приводить существенные аргументы каждой стороны с тем, чтобы читатель получил материал для своего собственного суждения. С некоторых пор история существенно отличается от того образа правды, который содержался, например, в летописях, исправленных и приведенных в соответствие с истиной, в летописях, оценить которые может любой. Я предполагаю, что склонность историков преуменьшать значение великих событий, обусловлена тем, что они видят только общую картину. Это сочетается с желанием навязать неопытному читателю мнение, заведомо сомнительное. Вышесказанное следует всегда иметь в виду, чтобы не поддаться обману. Свойство истории таково, что с течением времени происходит переоценка ценностей, и поэтому приходится все подвергать сомнению. И это никем не оспорено. Весьма огорчительной представляется ситуация, когда исторический материал становится лишь приятным поводом для рассуждений риториков или философов, которые рвут нить незаконченных письменных источников или направляют размышления и память читателей в каком-нибудь ином направлении. Так что читатель имеет право отвергнуть Тимея с точки зрения обоих недостатков, ибо он отступает от истории, часто сводя повествование к простым упрекам - его не зря называют „клеветником". И вряд ли есть что-либо более трудное, чем решать беспристрастно, имеешь ли ты право судить других за эмоциональные оценки величайших руководителей государства, если ты сам не был рожден частью государственной системы или консулом? Кроме того, что является более глупым, чем мнение о войне тех, кто никогда не видел сражения, но пытается мудрствовать по поводу чужих поражений или побед? Тот, кто рассказывал о войнах Генриха, я упущу имя этого историка, кто воевал в книге с императором Карлом V и принимал решения и за того и за другого, окружил короля такой лестью, так засыпал его славословиями, что даже Генрих не мог выносить его восторгов без отвращения; с другой стороны, Карла он обвинил в таких грехах, как безнравственность и подлость. Этот „хороший" человек не понимал, что и лесть и упреки могут быть одинаково оскорбительны, особенно если речь идет о собственном короле, от которого зависел вопрос войны с врагами упомянутого лица, победа над ними и, самое главное, договор о его женитьбе. В результате он единодушно признан всеми лживым как историк и пристрастным как судья. Не менее безрассуден был в своих оценках и Джовио, когда он не встретил согласия с собственным мнением у мудрого Селима и Исмаила, затем у Карла V и папы Павла, а также и у других королей. Я согласен с позицией Ксенофонта, Фукидида, Светония, Гвиччардини, Слейдена, которые отваживались на собственное мнение, но делали это довольно редко и осмотрительно. Цезарь, увенчанный военной славой, а кроме того, признанный мастер искусства обобщения, мог действительно иметь собственное мнение в вопросах, касающихся военных событий; и он это успешно продемонстрировал, поэтому и не заслужил сомнительных упреков, касающихся новичков. Кроме того, его перу свойственны предусмотрительность и умеренность. Когда сказали, что Сулла скорее достигнет победы, если не будет преследовать сторонников Помпея, то Цезарь заметил на это: „Советчиков у него много, да только это не дает возможности обнаружить недостатки в его Совете. Но лейтенант - это одно, а генерал - другое. Один выполняет приказ, другой выслушивает советы, но действует согласно своей воле". Мудролюбиво приказание Помпея, отданное им на линии Фарсала, - встать, не продвигаться, не пропускать врага, не атаковать. При этом он цитировал Цезаря: „Как видно, у них нет серьезных преимуществ, но в нас соединяются движение духа и физической силы, от природы нам присущие, которые зажигают нас во время битвы. Военачальники должны не подавлять это, а развивать". Цезарь победил Помпея не только в этой битве, но и в искусстве ведения войны. Мы не испытываем недостатка в примерах, которые подкрепляют свидетельства Цезаря. Вдобавок можно упомянуть и пример описания победы Эпаминода над лакедемонянами. Но ряд подобных сочинений не бесконечен. Доказательство этому Формион, который никогда не видел ни военного лагеря, ни суда, но имел мнение и о военных, и о судьях. Или взять пример, когда человек из школярских глупых побуждений, стремясь исправить законы Ликурга и Солона, желает управлять государством? Когда Аристотель пошел по этому пути, то он испытал на себе враждебность многих, его недвусмысленно упрекал Полибий и еще более прямо - Плутарх. Насколько мудры упреки, я не знаю, только, конечно, абсурдом представляется попытка выносить мнение о вещах, мало известных тебе, кроме того, это в действительности и опасно. В этом отношении Вивес, ученик Карла V, упрекал Коммина за то, что тот часто отходит от исторического материала, предпочитая отбирать из предмета и обсуждать только традиции королей, их добродетели и рассуждения, в основном о счастливой жизни среди философов. Этот человек, конечно, отличался от Вивеса, проводившего все свое время в государственных делах, войнах и официальных визитах. Скорее он подошел бы на роль историка, хотя, зачастую, дает слишком мягкую критику письменного источника, или полностью принимает документ.

(47)      В силу других причин меня привлекает авторитет Полибия. Он бранит Филарха за то, что истинные герои не получили от него заслуженных восхвалений. Полибий всесторонне оценивает явления человеческой истории. Так, войну, поощрявшую хороших людей к делам добродетельным, он вместе с тем гневно осуждает как событие, несущее ужасающее зло. Известный подход Тацита и Прокопия принимался многими, и наиболее серьезные писатели, работая с историческим материалом, выражали свое мнение о нем. Более того, Агафий писал, что история не украшается праздными сплетнями старых женщин, которые часто встречаются в жизни и вызывают удивление. Но этот автор не так уж авторитетен в моих глазах, и меня вряд ли убедило бы его мнение, если бы не торжественные свидетельства Цицерона и Цезаря, подтвердивших его превосходство над всеми историками. Они находили его рассказ неприукрашенным, простым, четким, что, несомненно, составляет сильную сторону перед судом любого читателя. Приятно видеть это и у Ксенофонта, схожего с Фукидидом в том, что он предпочитает не давать собственных оценок, строго следует фактам и избегает цветистых риторических выражений. Многие думают, что похвала хорошего и поношение злого принадлежит к числу достоинств и задач истории, однако подобный подход принесет больше правды и пользы философам, которые имеют свои, отличные от историков предмет и круг занятий. Один писатель бранит Нерона больше, чем другой, хотя оба повествуют о том, что их герой убил множество невинных людей, в том числе своего учителя, двух жен, своего брата Британика и в конце концов свою мать. Все эти вещи Светоний описал простой неприукрашенной прозой, без каких-либо излишеств и многословия. Но, когда Аппиан свое повествование о том, что Митридат убил свою мать, брата, двух маленьких сыновей и многочисленных дочерей, закончил словами: „Это был во всех отношениях кровожадный и жестокий человек", он тем самым разрушил веру в то, что излагал раньше, как, впрочем, и Джовио, когда он пространной наполненной презрительными словами речью долго распространялся по поводу жестокостей Селима, принца Турции: „Я увидел достаточно для того, чтобы покрыть его имя вечным позором". Но в действительности куда убедительнее было бы просто написать, что он убил трех пашей, относившихся к нему с глубочайшей верностью и скрывавших свое влечение к нему, двух братьев, пятерых племянников и своего престарелого отца. Джовио выступает здесь как краснобай, что не приличествует серьезному историку, ибо такой подход может удовлетворить тех, кто думает, что ничто не является более скучным, чем неприукрашенная история. Конечно, я не хотел бы ввязываться в спор ради спора и, придравшись к пустяку, пытаться опровергнуть мнение своих великих предшественников. В описании общественной истории безусловно всех остальных превосходят Дионисий Галикарнасский, Плутарх, Ливий, Зонара, Дион, Аппиан; в военной - Цезарь, Патеркул, Аммиан; Ксенофонт, Полибий, Фукидид, Тацит, Коммин и Гвиччардини - в политической истории, в описании жизни королей и придворных интриг - Луций, Спартиан, Слейдан и Макиавелли, что касается традиций народов и отличительных особенностей регионов, то здесь превзошли других Диодор, Мела, Страбон, Лев Африканский, Боэций и Альварес, в вопросах религии наиболее сильны Филон, Иосиф, Евсевий, Сократ, Созомен, Никифор Каллист, Орозий, Сидоний, Григорий Турский, аббат Урспергский, Вильгельм, епископ Тира, Антонин Флорентийский, затем писатели Магдебургских центурий. И, как справедливо отмечали древние, позволим каждому сапожнику тачать обувь по своей колодке, поэтому я не могу принять мнения Полибия о религии или Евсевия о ратном деле.

(48)      Теперь позвольте обратиться к тем авторам и их произведениям, которые кажутся нам лучшими. Надеяться, что будущее лучше, чем настоящее, я думаю, на самом деле глупо. Столь же непродуктивно и желание выискивать всюду зло. Я не думаю, что в этом есть какая-либо ценность, польза для людей, пытающихся создать для себя идеал законченной истории, образ столь совершенный, каким никто не хотел быть или когда-либо мог бы быть. Легко смотреть сверху вниз на того, кто не может тебе возразить. Кто сомневается в том, что изложение истории невозможно без серьезного и честного подхода человека строгого, интеллигентного, владеющего слогом, имеющего опыт в делах общественных и наделенного житейской мудростью в той же степени, как и знаниями о великих событиях былого. Глуп тот, кто не восхищается в истории ничем, кроме краснобайства и хитроумных речей или приятных отступлений. Я же пытаюсь насытить разум, что практически невозможно для человека, который ждет от чтения только удовольствия. Моя цель - добыть правдивый материал - именно то, недостаток чего Фукидид и Плутарх критиковали в Геродоте. Я удивляюсь, почему Цицерон назвал его „отцом истории", тогда как древние авторы обвиняли его в фальсификациях, во лжи. Неодобрение сдержанного стиля писателя еще не является основанием для обвинения его в неправдивости, я даже думаю, что в основе сдержанности всегда лежит правда. В работах Геродота есть красноречие и обаяние ионической грации, очень много свидетельств старых времен и много вещей, описанных им правдивее, чем это делалось в более поздние времена. Среди писателей, которые повествуют о событиях современной им истории, необходимо особенно выделить наиболее правдивых. В эту группу я думаю включить Фукидида, Салюстия, Ксенофонта, Коммина, Гвиччардини, Цезаря, Слейдана. Хотя афиняне выражали свое неудовольствие по поводу того, что Фукидид приписывал государственным деятелям чрезмерную благосклонность к спартанцам. На основе этого были найдены яркие свидетельства неправды писателя. То обстоятельство, что он был афинянином, а не спартанцем и во время Пелопоннесской войны служил послом и советником, а кроме того, был выдающимся ответственным летописцем знатных и богатых родов, а значит, обозревал современные ему события как бы с часовой башни, обогатило его большим опытом и позволило скрупулезно исследовать материал на предмет установления его правдивости. Наконец, он обнародовал свои работы в трех больших городах, принимал участие в судебных разбирательствах с людьми, принимавшими участие в событиях; кто после всего этого может не верить в его историю? И именно в силу того, что он не был благосклонен к спартанцам, он безмерно превозносил их, при этом полностью забыв своих сограждан. Но он принимался многими, и они сохранили его книги; ведь он не только оградил от клеветы Перикла, виновника своей ссылки и своего величайшего противника, но даже принес ему посмертную похвалу. Кроме того, он очень верно предсказал, что со смертью Перикла государство разрушится. Диодор безоговорочно осудил выдумку речей за реальных исторических героев. В том же самом Трог Помпей упрекает Ливия и Салюстия. Приводимый им материал свидетельствует, что они объединили истинные и придуманные речи в своих работах, тем самым весьма снизив ценность написанных трудов.

(49)      Как сказал Цицерон, нет ничего более приятного в истории, чем простота и блестящая краткость. Но если мы возьмем речи из Ливия - здесь будет очень мало свидетельств такого рода. На этом основании Калигула уничтожал написанное Ливием, а с другой стороны, это же привело к установлению бюста Ливия во всех библиотеках. Его отступления приобретают особую ценность после того, как он в сорок первой книге заявляет, что ничего не будет писать, кроме истории римлян. Относительно Салюстия можно сказать следующее. Поскольку почти все его произведения погибли, мы не можем судить о нем сколь-либо поспешно и считать суд над ним справедливым. Те авторы, на мнения которых мы можем положиться, не отрицают, что он был испытан опытом важных практических дел. Утверждают, правда, что он мог писать более правдиво о великой войне с гугернами. Кроме того, следует помнить, что он исколесил землю почти до Африки, но Салюстий принимал государственные заявления слишком искренне и прямолинейно. Что могло быть смелее, чем приписать только Цезарю или Катону доблесть всех римлян этой эпохи?

(50)      В противоположность, Фукидид превозносил Перикла, а Слейдан - короля Франции и герцога Саксонского. Дю Белле и другие искали правды, а Слейдан присваивал себе награды, которые те отклоняли, поссорившись с соотечественниками. Если кто-либо неизвестный голословно утверждал что-либо, то они требовали в подтверждение необходимых доказательств или сами находили их, приняв безоговорочно слухи толпы, молву. Это является общим для всех, кто вместе с Гвиччардини, Плутархом, Макиавелли, Тацитом пытается вывести на чистую воду чьи-то тайные планы и разоблачает различные военные уловки. Слейдан был представителем короля Франции и очень часто участвовал в посольствах в другие страны. Но так как он планировал писать в основном о религии, у него не было причины разглагольствовать о чем-то другом. Он не только не привел главных и второстепенных аргументов, но также пренебрег и книгами, написанными обеими сторонами о религии, что многим неприятно. Никто, конечно, не увидит ничего предосудительного в том, что человек интересуется историей древних и делает государство предметом своих исследований. Это касается прежде всего таких писателей, как Монстреле и Фруассар. У них великое множество всякой всячины, тех самых подробностей, безделиц, которые и открывают нам картины древности; да и современные времена не были ими опрометчиво обойдены. Та же картина была найдена мною у Эмилия, опустившего многие вещи, уже описанные другими. Подобный характер носят труды Льва Африканского, Альвареса, Гаци, который подошел к материалу столь отстраненно, не определяя его значения, что в глазах инквизиции просто рябило от всевозможных вариаций и подробностей. Но эти вещи более устраивают нас в трудах греков или римлян, которые имели дело только с гражданскими и военными занятиями, иногда их материалы описывают какое-либо конкретное памятное событие, как например, у Ливия - горящая столица в пожаре гражданской войны, а у Тацита - рассказ о великом огне пожара, уничтожившем двенадцать районов города. Между тем не только совершенно заурядные авторы, но даже и очень известные описывали невероятные чудесные ясновидения. Так, даже весьма высоко оценивавший себя Цезарь писал в „Гражданской войне", что однажды статуи покрылись испариной и это показало преступнику презрение к нему и богов, и людей.

(51)      В отношении Ливия: он обличал всех в вере в приметы, точнее, я бы сказал, в суевериях, ибо во всех этих рассуждениях о том, что поведали коровы, или как сгорели служащие государственного учреждения, или почему статуи покрылись испариной, или о том, что бог явился Ганнибалу, а шестимесячный ребенок провозгласил своим криком победу, люди не были беспристрастны. Полибий назвал этих писателей „трагиками", ибо когда они не могли вывести Ганнибала из трудностей, то призывали ему богов в помощь. Конечно, сам Полибий писал о религии весьма нечестиво. Однако имелись авторы и более достойные индульгенции, больше связанные в своих оценках суевериями, чем крайней непочтительностью. Ведь лучше иметь фальшивую, ложную религию, чем не иметь религии вообще.

(52)      Вместе с тем Ливий тоже иногда неискренен в своих столь неуместных похвалах. Превознося Семпрония над всеми остальными гражданами, он утверждал, что этот человек одарен природой и Фортуной всеми человеческими добродетелями, какие только могут быть. Не удовлетворенный этим, он значительно приукрасил знаки достоинства его рода, величину богатств, силу его красноречия, и даже подправил его рост и возраст, не говоря уже о величии души и ратных подвигах. Правда и то, что он превознес Фурия Камилла до небес, а Лев Африканский называл его последователем Помпея потому, что Ливий в похвалах Помпею не лицемерил. Но в порицаниях и осуждении он был сдержан и полон достоинства. Например, в случае, когда М. Ливий и Клавдий устроили всеобщую свару без разрешения судьи, он охарактеризовал это так: „Здесь имела место непристойная борьба, которая запятнала репутацию всего собрания, но дала возможность оценить достоинства каждого". А в другом месте этот же автор похвалил прежде существовавшее почтительное отношение народа к знатным людям: „Разве сейчас вы найдете в человеке, имеющем общественную популярность, это скромное поведение и смиренную душу?" И о Кальвине Компанусе: „Этот несчастный, скверный человек, неспособный достичь глубин, оценив по достоинству роль отечества, стал скорее безвредным, чем разрушительным". В дополнение скажем, что в Ливии нас восхищает разнообразие стиля - иногда он был очень подробен, но иногда - краток. В первых десяти книгах он охватил четыреста шестьдесят лет от даты основания города, во вторых десяти - семьдесят четыре последующих года, в третьих - еще девяносто лет. Таким образом, когда он придавал важность предмету своего изложения, то о периоде почти в столетие мог повествовать в десяти книгах и также посвятить десять книг событиям, произошедшим за сто девяносто два года. Не было периода, когда бы римляне не вели войн, однако во времена от Аппия Слепого до Цезаря причиной многих серьезных событий являлись изгнания королей из города. Но я предполагаю, что это явное упрощение действительно имевшего место процесса, потому что Ливий свел в один отчет комментарии древних писателей, весьма скупо освещавших ранние дни Империи, но оставивших обильный материал о днях ее зенита. Конечно, когда он встречался с теми, кто писал лучше, то начинал доверять их свидетельствам больше, чем реалиям жизни. Можно видеть пример этому в истории Пунических войн, которую он в действительности не наблюдал, а дословно заимствовал описание у Полибия. Но Полибий, с другой стороны, является не только пригодным на все времена и единственным в своем роде, но действительно интеллигентным, серьезным, скупым на похвалы и резким в критике. Он любил мудрых законодателей, хороших военачальников. Полибий высказал свое мнение о многих вещах, о делах военных и гражданских, а также много писал о назначении истории. В дополнение, он оставил отчет почти о всех людях, которые были знамениты в его время и немного раньше - от 124-ой Олимпиады или 3680 года от Творения до 3766 года. Но из сорока книг, которые он написал, тридцать четыре погибли. Полибий понимал, конечно, что оставить по себе память как о философе нисколько не хуже, чем об историке. В случае с союзом карфагенян он предупреждал вождей и руководителей государства, что они могли бы объединиться без тех, с кем создали союз, принужденные необходимостью или возможностью дружбы. Указаниями такого рода наполнена шестая книга, в которой он выразил себя очень полно, рассуждая о военных и гражданских занятиях римлян. Никто из древних писателей не дал более точной характеристики отдельных земель и регионов. Кроме того, он часто пренебрегал чуждыми ему мнениями ранних историков, которые много писали нелепых и абсурдных вещей о римлянах. Благодаря этому человеку мы открыли плачевные ошибки Тита Ливия и Аппиана, свидетельствовавших, что отряды галлов подчинялись Бренну, отличавшемуся таким хвастовством и надменностью, что другому человеку это было не под силу выдержать, и именно поэтому город и был взят. Юстин пострадал из-за подобной ошибки, так же как Каллимах и его схоласты, которые написали, что войска Бренна опустошили Италию, вторглись в Грецию, но после того, как они разграбили Дельфийский храм, все были поражены молнией и погибли. Кроме того, Полибий показал с большой ясность и убедительностью доказательств, что эти войска сожгли город, продвинулись до Геллеспонта и, прельщенные удобными, благоприятными участками, поселились вокруг Византия, где в конце концов были завоеваны фракийцами, но при этом они все-таки сохраняли королевство даже во времена Клиара. Этот факт сам по себе не дает возможности установить, когда Бренн был вождем, как долго галлы оккупировали Византий и сколько времени контролировали Грецию.

(53)      В наше время Павел Джовио, во всем следуя Полибию, тоже решил разделить всеобщую историю, правда, на свои собственные периоды. Но между ними есть и различия, и они прежде всего состоят в том, что последний присутствовал при событиях, или описывал ситуацию по горячим следам, или выискивал материалы повсюду и получал личные и общественные отчеты и записи. Первый же из вышеупомянутых, а именно Джовио, многие вещи описал так, что напрашивается вопрос: „А имел ли он голову на плечах?" Полибий долгое время занимался военными и гражданскими дисциплинами, ни один ученый муж не имел такого опыта. Полибий был признанным вождем в своем государстве среди рядовых граждан. Уже обогащенный большим опытом, он стал врачом. Полибий много путешествовал; объехав большую часть Европы, побережья Африки и Малой Азии, он мог изучить традиции многих народов. А Павел Джовио, как он сам хвастался, оставался в Ватикане в течение тридцати семи лет. Первый был наставником, помощником и советчиком Сципиона Африканского повсюду, во всех его войнах; а последний был ежедневным советником папы. Когда его спросили, почему он пишет вещи, которые заведомо являются фальшивыми, или скрывает то, что является правдой, то он ответил, что делает это потому, что так нужно его друзьям. Кроме того, он считал, что потомки будут верить ему бесконечно, вознесут похвалу и ему, и его соотечественникам. Жорес Парижский определенно дал окончательное доказательство этому, когда выразил уверенность, что выдуманные басни об Амадисе будут нести не меньше правды и вызывать не меньше доверия, чем написанное Джовио. Недостатки его были бы еще разительнее, если бы он распространял придуманную им ложь в интересах какого-либо государства. Является фактом, хотя Ксенофонт и Платон и ставили это под сомнение, что если ложь для кого-либо служит основой в жизни, то, действительно, в истории ему всегда найдется место. Как-то кардинал Виссарион сказал, что когда он заметил, как многие из тех, кого он осуждал, обращались к богам с глупыми восхвалениями Риму, то он действительно стал очень сильно сомневаться, были ли правдой вещи, описанные древними. Таким образом лживые истории разрушают веру во все остальное.

(54)      Если Джовио подражал Полибию, то он должен был бы помнить, как его кумир отмечал, что тот, кто отделяет правду от истории, закрывает глаза на самое прекрасное. Подчеркивая свою правдивость, Джовио пишет, что ему известно имя человека, который называет его автором сплетен, но ведь и Брутт Венецианский часто обвиняет Слейдена в лживости, потому что последний руководствовался религиозными пристрастиями, а позднее - ненавистью к тирании. Но он мог быть опровергнут самим отцом истории Гвиччардини, глубине анализа и правдивости которого могут позавидовать многие. Если его произведения сравнивать с работами Джовио, то они имеют сходства не более, чем круг и квадрат. Они отличаются друг от друга и особенностями речи, и стилем, и трактовками договоров, законов, которые Джовио позволяет себе выдумывать по своему усмотрению. И он так преуспел в насилии над правдой, что рядом с ним рассуждения грубых солдат выглядят как речи утонченных схоластов. Оценивая его самого и отношение к нему других, Алкиатти заявил: „Отметая глупые похвалы императора Карла, считавшего, что в честь Джовио должны играть фанфары, я обращаю свое внимание на его [Джовио] болтовню, которая представляется мне не более правдоподобной, чем рассказ о том, как Мулей Хасан убил две тысячи львов, или о том, что шесть тысяч овец и две тысячи голов крупного рогатого скота были похищены одним французом с поля Бреска. Причем его утверждения не подтверждены даже ссылкой на какой-либо авторитет. Многое из того, что он писал об императорах Персии, Абиссинии, Турции, также вызывает сомнение, кое в чем из написанного он даже сам раскаивается. Он не был знаком с планами правителей, их речами, письмами, описаниями дел или какими-либо государственными документами. Он, правда, писал, что видел часть этих документов, но так и назвал места, где их можно было бы проверить. Он не хотел писать о тех вещах, которые действительно знал, и о которых мог бы рассказать правдиво, например о событиях, происходящих в Италии, но он писал только о том, о чем хотел, предпочитая трактовать внешние связи". Сам он писал, что сравнение его трудов с трудами современников вызывает у него негодование. Но я думаю, мы успокоимся тем, что Арриан тоже ставил себя выше многих других историков, только потому, что был на службе у Александра. При этом заметим, что Арриан был действительно человеком редкостной одаренности, высочайшей образованности, как отмечал его комментатор Эпиктет93. Его опыт и эрудиция подкреплялись великой смекалкой. Август Адриан94 оценивает его в превосходных степенях. Однако наивысшие почести он снискал, когда Империя достигла своего расцвета. Я опускаю цветы греческого ораторского искусства и красноречия, столь обильно украшавшие труды Арриана, что его называли вторым Ксенофонтом. Достаточно сравнить Джовио с Аррианом, чтобы избежать надоедливых повторов и опустить сравнения со всеми другими. Но отметим, что ни одна из описанных им вещей не была правдой и не отличалась изяществом в описании, поэтому он и заслужил как награду репутацию лгуна. Даже когда он описывал правдивые вещи, они все равно подвергались сомнениям. В некоторой степени это досадно еще и потому, что, предав историю, в результате он получил столько лжи, сколько не обрушивалось ни на кого другого, отправляющегося на поиски истины.

(55)      Я возвращаюсь к древним авторам, сочинения которых я буду сравнивать с работами наших современников и друг с другом, если потребуются дополнительные аргументы. Во-первых, обратимся к Дионисию Галикарнасскому, который в присущей ему спокойной манере повествования и с аттической чистотой описал древних римлян в период от основания города, исполнив это с таким старанием, что его труд выглядит превосходящим сочинения всех греков и римлян. Вещи, которыми римляне пренебрегали как общеизвестными, например жертвоприношения, Игры, праздники, судебные процессы, блуждания римлян в поисках формы государственного управления, налоговая система, предсказания, разделение населения на классы и группы, полномочия Сената, порядки плебса, система правления магистратов, власть народа, он один описывает правдиво и точно. Естественно, для того, чтобы эти вещи были более ясно поняты, он сравнивает правовую систему римлян с греческими институтами. Например, когда он устанавливает происхождение афинян и фессалийцев или описывает законодательные основы патронажа, учрежденного римлянами, то приводит утверждение Цезаря о том, что подобные законы существовали и у галлов и что римский диктатор имел власть, равную власти архонтов у спартанцев, фессалийцев и жителей Митилены. Кроме того, законодательные уложения римлян, как и более ранние правовые источники, могли показаться многим историкам запутанными, а то и вовсе утраченными. Римляне пренебрегали описанием этого материала постольку, поскольку считали его общеизвестным. Этот просчет, как мы видим, характерен для всех историков. Они не придают значения описаниям институтов устоявшихся и общеизвестных, привычных как иностранцам, так и гражданам внутри страны. В этой связи отметим совершенно справедливые действия Слейдена: так как обстоятельства обыденной жизни стерлись в памяти, например забылось давление армии, остались в прошлом беснующиеся толпы людей на площадях, с их требованием зрелищ, то он, опираясь на доступные ему авторитетные мнения, предложил сохранить секреты общества для потомков, если мы не хотим пренебречь достоверностью церемоний прошлого. Многие вещи из-за невнимания пропущены им, но он имел право на снисхождение, поскольку не забывал о тех таинствах, на которых не присутствовал, и мог бы их легкомысленно пропустить. Мне часто не хватает этих вещей в наших произведениях и у тех итальянцев, которые брали за образец Дионисия. У него многие собирали крупицы исторического материала, рассыпанные повсюду. Он сохранил все кем-либо сказанное или сделанное, а также планы, кем-либо высказанные, донес до нас устройство хорошо организованного государства и систему предписаний, основанных на религиозном страхе. Разве не должно быть священно и благоговейно все, что говорится о римской религии, независимо от того, каких времен это касается - тех ли, когда она осуждалась и была смертельно опасной, или тех, когда провозглашалась вечной как природа и давала надежду, что на смену несправедливым правителям придет справедливость? Конечно, это под силу только тому, кто владеет старейшей профессией мастера мудрости. Мы должны восхищаться добротой Бога и его воплощением, которое он принимает в человеческих делах. Именно поэтому во все времена мы видим, что правление лучших из людей приносило большую пользу тем, кто занимает самое низкое положение. Это Бог управляет ангелами, ангелы - людьми, люди - животными, а вцелом душа - телом. Все это содержится в истории Дионисия. Конечно, если бы она дошла до нас целиком, то мы не имели бы причин высказывать свои жалобы. Но высокие требования Варрона губительны для многих. У Дионисия же отлично разработаны темы о Помпее, Александре Великом и Тиберии, поэтому Варрон был к нему расположен и находил необходимым черпать из его сочинений известные выдержки, утверждения, основанные на общественном, профессиональном опыте Дионисия и на его рассуждениях.

(56)      Плутарх отметил почти равное прилежание и старание всех древних авторов, поэтому, я думаю, совершенно ясно, как мы будем оценивать его собственные труды. Поскольку он учился у Траяна, государственных мужей и правителей, то должен иметь большой опыт в дворцовых делах, в конце концов он был префектом Истрии, что подтверждает, что он соединил опыт в управлении делами с величайшим усердием в науках. Он предпочитал описывать историю, опираясь на опыт положительных людей, хотя такой опыт и не был распространен повсеместно. Тем не менее он приводит немало примеров, пригодных для подражания, взятых из жизни правителей и государственных мужей. Кроме того, мы любуемся его искренним, откровенным подходом в изложении материала. Правда, он видит не так много, как историк, но гораздо больше, чем заурядный критик правителей и политических вождей. В действительности же я думаю, что если кто-нибудь и годится на роль третейского судьи в такого рода сюжетах, то это - Плутарх, и никто другой, ибо что укроется от его мудрости? Это ясно всем, кто читал его рассуждения о государстве и знает его глубокую философию. Он также, подобно хорошему генералу, точно объяснил причины войн, возникновения и гибели государства, прогресса и упадка, поражений и побед, иногда он даже углубляется в подробнейшие детали внутренней политики. К таким примерам можно отнести его рассказ о Катоне Цензорие, который намеренно выставил разногласия среди рабов в таком свете, что подтолкнул их к попытке предпринять что-либо худшее и таким образом устранил заговор. Он часто рассказывал невероятные и абсурдные вещи о Перикле, который-де, например, отдал приказ продать весь собранный годовой урожай и обеспечил себя всем необходимым. Но он часто использует формулу „говорят", чтобы кто-нибудь не приписал это выдумке. Другой сомнительный пример: в жизнеописании Ликурга он написал, что спартанский мальчик предпочел, чтобы лисица повредила его внутренние органы, чем признаться в воровстве, или Агесилай был казнен только потому, что одержал победу над сообществом сограждан при помощи собственного ума и воли. Еще более значимо замечание о том, что он (Плутарх) сравнивал греческих и римских правителей с правителями других вероисповеданий, а также - между собой. Это совершенно справедливо относительно Демосфена и Цицерона, Катона и Аристида, Суллы и Лисандра, Марцелл и Пелопида. Но разве можно найти что-либо более сложное, чем сравнение Агезелая и Помпея - птахи и слона? Тем не менее он все-таки иногда ошибался в отношении римской истории; что касается греков, то он не подчеркивал их превосходства и даже признал в жизнеописании Демосфена, что они не понимали достаточно хорошо латинского языка. Он написал, что Гракх успокоил аристократию в Сенате при обсуждении "Sempronian Rogation", касающегося судебных разбирательств, но выносить решения по этим делам могли только всадники, право этого решения было отобрано у сенаторов, как сообщают Веллий Патеркул, Аппиан, Асконий, Тацит и Флор. Поэтому он [Плутарх] ошибался, когда писал, что Ливийский закон действовал при Семпрониях, а законы Гракхов при Друзе. А началось все с того, что он уравнял драхму с денарием и минц в книгах о Фабии и Антонии. Этот первостепенный промах среди бесчисленных ошибок, которые он допустил, не заметил Бюде. Несправедливо и его утверждение о том, что среди римлян практиковалось одалживать жен, и что Катон, в частности, делал это для Гортензия, якобы для того, чтобы его жена Марция, женщина здоровая и плодовитая, смогла и для Гортензия родить детей. Мне трудно было убедить себя поверить этому, особенно когда мне стал известен закон Ромула относительно супружеской измены, выдержанный в традициях древних, который Тиберий отменил и ввел новый, по которому любой родственник со стороны мужа мог наказывать его жену в случае измены по своему собственному усмотрению. Куяс не совсем обдуманно советует П.Мануцию придерживаться собственной мудрости, ибо Мануций полагал, что, по римскому закону о супружеской измене, наказанием неверной жене может быть причинение ей страданий ее мужем или его родственниками. Этот же закон выражен и Авлом Геллием следующим образом: „Если вы уличите свою жену в супружеской измене, то можете безнаказанно убить ее; если же вы совершите измену, то ваша жена не должна касаться вас своими руками, ибо это ей запрещено". Из речи Катона о законах и традициях, касающихся женщин, следует, что правосудие разрешало мужу убить жену за супружескую измену, Куяс, однако, считал, что наказанием за подобное преступление мог быть и большой штраф. Но в некоторых случаях наказанием для женщины все-таки была смерть. Особенно ясно это выражено у Дионисия, который писал, что муж является окончательным судьей в определении суровости наказания жене за вожделение и супружескую измену. Тем не менее Тацит подтвердил в своей второй книге, что нарушение супружеской верности было обычным развлечением, хотя более тайным, чем все остальные, если же тайное становилось явным, то провинившаяся сторона, как правило, отделывалась штрафом. Плутарх, так же как и Страбон, заявлял, что карфагеняне, хорошо относившиеся к спартанцам, часто предпочитали женам друзей; но римские приличия и правила, я думаю, не допускали подобного поведения.

(57)      Я не во всем принимаю Аппиана в его описании некоторых событий римской истории, потому что он часто допускал ошибки, особенно это касается ранних периодов истории. Во второй книге „Гражданских войн" он заявил, что Цезарь, не согласившись с Марцеллом в Сенате, положил руку на рукоятку меча и в оскорбительном тоне заявил, обращаясь к Сенату: „Какие запреты вы ни налагали бы, я все равно добьюсь желаемого". Но эти слова принадлежат Антонию, а Цезарь в это время был в Галлии. Также он рассказывал, что Клавдий запретил Цезарю поддерживать какие-либо отношения с Кальпурнием и устроил пиршество в честь Доброй богини. В действительности же этот сюжет связан с Помпеем. Также мы должны учитывать, что Аппиан был в Египте только в старости, во время принципата Аврелия он защищал интересы Рима; об этом он сам пишет в своей книге о Ливийских войнах. Но мы должны признать, что он был действительно единственным историком среди многих, сумевшим показать картину рабства, жизнь римских провинций, благосостояние Рима, устройство армии и дать описание всей истории. Страбон, Плиний и Руф могли также коснуться жизни провинций, но пренебрегли этой возможностью. Только у Аппиана в его книге о Ливийских войнах имеются следующие сведения: „Римляне имели 10 000 конных воинов, 200 000 пехотинцев, простых кораблей - 2000, кораблей, имеющих три ряда весел - 1000, кораблей с пятью рядами весел - 500; кроме того, у них было 80 кораблей с золотыми носом и кормой, огромное количество военно-морского снаряжения. К этому прибавляется 300 слонов, 2000 боевых колесниц и 74 000 таланов из казны Египта". Эти сведения часто приводятся, но и они, по моему мнению, не совсем верны. Большая часть его сочинений по истории утрачена, как например, книги о Сицилии, Македонии, Испании, Карфагене - всего этого нет.

(58)      Отсутствующие труды Диона Кассия можно было бы восстановить по позднейшему цитированию, но его работы претерпели большие повреждения, чем сочинения предыдущего автора. Однако Ксенофонт включил в свой конспект все, что смог. Учитывая то, что Дион всю свою жизнь провел в государственных делах и продвигался от ранга к рангу, соблюдая законы чести, к посту консула, на который и избирался дважды, а также то, что он оставил отличные документы как управляющий провинциями и, наконец, соединил практический опыт со знаниями свободных искусств, что и кто может помешать внести его в список лучших писателей? Он изложил ценную информацию об общественном устройстве и римских магистратах, обо всем публичном законодательстве. Он один описал обряд посвящения правителей и обожествление, и только он один смог обнародовать такие вещи, которые Тацит назвал священной тайной Империи. Кроме того, создается впечатление, что он обдуманно занимал сторону Цезаря, во всех случаях поддерживая того в его выступлениях против Помпея, и частично принимал сторону Антония против Цицерона. Те предсказания, которые имели место перед сражением с маркоманами, он приписывал Арнульфу Египетскому, а не христианам. Это противоречит тому, о чем свидетельствовали в своих письмах в Сенат Тертуллиан, Евсевий, Орозий, Юстин, Павел Диакон и Марк Аврелий.

(59)      Некоторые как к судье обращаются к Диодору и рассуждают, как бы он разместил подобный материал, последовательно или выделяя главное. Я не могу понять, почему так многие им восхищаются - или благодаря его манере излагать материал, которая совершенно обычна, или благодаря его умению систематизировать историю. Да, действительно, правильно в строгом порядке он разместил в самом начале каждой книги именно такие вещи, которые он и должен был осветить первыми; но он не смог изложить материал кратко, что ясно уже из первой книги, где он предположил разделить свою работу на сорок книг. В шесть первых книг он включил все события, произошедшие до Троянской войны, в следующие одиннадцать - от Троянской войны до смерти Александра, в оставшиеся двадцать три - от смерти Александра до войны с галлами. Весь описываемый период включает более 1130 лет, в дополнение к событиям Троянской войны, которую древние называли мифической. От этих событий, следуя Аполлодору, он насчитывает 90 лет, от этого момента до первой Олимпиады - 328 лет, от первой Олимпиады до войны с галлами - 730 лет. Этому времени он уделил особое внимание. Хронист среди философов, историков, поэтов - он внес в историю свой неповторимый вклад. Например, в четырнадцатой книге, он пишет, что Ктезий определил начало истории от Нина в правление архонта Лизиада. Диодор изложил в одной книге шесть книг этого автора об ассирийских событиям и некоторую часть истории Персии, там же автор среди других выделяет Геродота. Плутарх, Павсаний, афиняне, а также все греки часто цитируют Ктезия и ссылаются на него; мы же имеем лишь краткие конспекты его работ.

(60)      Диодор писал, что Фукидид начинает свою историю правлением Харита, а это время пребывания консулами Квинта Фурия и М. Папирия. Эфор, с другой стороны, ведет повествование от снятия осады Гераклитом с Персеполя. Теопомп - от первого года правления Филиппа Македонского, архонства Калимеда. Но те же самые претензии, которые Диодор выдвигал против Теопомпа, могут быть предъявлены и ему самому. Он считал, что пять из пятидесяти девяти книг Теопомпа точно недостоверны, тогда как из сорока книг Диодора, которые дошли до нас полностью, первые пять выглядят почти собранием небылиц. Поэтому Вивес полагает, что нет автора более пустячного, чем Диодор. Но еще Плиний, выступив судьей, первым среди греков призвал прекратить придавать значение пустой болтовне; кроме того, он предложил писать мировую историю, всеобщие работы. Тем не менее появились сочинения по греческой истории. Кроме того, он очень подробен в передаче речи Гелипия, в то же время при описании спартанцев он сам упрекает Фукидида в отходе от лаконической краткости. Это касается истории войн, которые повсеместно велись в Италии на протяжении почти трех столетий. Однако в пространном отступлении он исследовал просчеты афинян и их причины. Я не уделяю внимания нелепостям его интерпретации лунного года, в соответствии с которой получается, что человек должен жить двести лет или даже что время его жизни должно превышать этот возраст. Но с тех пор, как он признался, что провел тридцать лет в работе над созданием истории и в путешествиях, я не перестаю удивляться, почему он пренебрег исследованием и описанием истории Италии, особенно учитывая то, что он жил там во времена расцвета Римской империи, совпавшего с диктатурой Цезаря. Если кто-либо сравнит Ливия и Дионисия с Диодором, то обнаружит в древней истории римлян частые и заметные противоречия, особенно в расчетах [религиозных] постов и Олимпиад, в чем последний ошибался особенно часто. Причиной я считаю недостаточное знание латинского языка и именно поэтому он не исследовал более старательно произведения римских писателей. Доказательством может служить то, что слово phrourios он перевел как „ярость", вероятно спутав это слово с греческим. Также он допустил ошибки в переводе имен собственных, например, он называет Марком Анка Марция, Манлия - Мелием, Лукана - Лактуцием. Допустим, что это можно отнести к ошибкам переписчиков, но подобное оправдание не годится, когда он ошибочно наделяет правомочиями консулов и децемвиров даже солдатских трибунов. В дополнение ко всему он пропустил в своем перечне три или четыре ступени и таким образом полностью перепутал всю систему консульских постов. Но этот материал может быть легко исправлен благодаря Карлу Сигонию и Онофрио Панвинио - оба они заслужили высшее признание и уважение их одаренности благодаря точному изложению истории древних римлян. В этом отношении нам также очень поможет Корнелий Тацит. В его описании событий одного века от Тиберия до Нерва самым тщательным образом исследованы как наиболее важные вещи, так и второстепенные и даже пустяковые. В своей четвертой книге он пообещал не рассказывать о войнах, осадах городов, борьбе плебса и оптиматов. Его труд кто-то может считать позорным, но никто не сочтет его бесполезным. Вот небольшой отрывок из его сочинений: "Мы должны сопоставить результаты деспотических правлений, непрерывных взаимных обвинений, вероломных дружб". Но при этом он подробно описывает все войны, в которых сам участвовал или фактически руководил военными действиями. "После победы при Акции не было историка, который бы более полно описал военную или законодательную системы. Он долгое время обучался в военных и гражданских учебных заведениях и как проконсул контролировал исполнение законов в Германии. Он описал традиции, институты и обряды Германии с такой тщательностью, что немцы для того, чтобы узнать свою древнюю историю, обращаются к Тациту. Он описал события великого значения, потому что Тацит Август, провозглашенный императором благодаря своей великой мудрости, неоднозначным уступкам сенату и легионам в своих книгах, коими он наводнил все библиотеки, показал черты оригинальности, отличия его расы от других народов. Конечно, он не мог допустить, что мы постигнем всю его работу целиком. Стиль Тацита захватывает, он проницателен и точен. Доказательством могут служить следующие строки: "Легче пережить неблагоприятный поворот событий, потому что слава воспринимается как бремя, а ущерб - как благо". Более того, можно ли сказать более кратко и более резко о Сеяне, как это сделал он, заявив, что все его добрые помыслы воплощались не иначе, чем через преступления? Или о женщинах Помпеи, что они не различали своих и чужих мужей, но если того требовала выгода, то могли укротить свое вожделение? Супружеская измена, вожделение, пьянство, жестокость Вителлия были строго осуждены. Но вряд ли можно быть черес чур резким с человеком, который, нимало не смущаясь тем, что его пороки общеизвестны, еще вынуждает Сенат принять закон о кровосмешении, а потом добивается разрешения на женитьбу дяди на племяннице. Его власть прокладывала себе дорогу по телам убитых граждан, она утопала в их крови... Он заявлял, что смерть врага не так хороша, как смерть собственных подданных. Если мы обратимся к мнению Тацита о государстве и его законах, то оно может быть сведено к тому, что любой пример хорошего государства содержит в себе некоторую несправедливость, ибо общественная власть невольно ограничивает индивида. Мнение Платона несколько отличается от этого: "Они отсекли голову гидре, полагая, что любое недовольство может быть устранено законами". Если нас интересует не только наследие правоведов и сенаторское мастерство и если мы хотим изучить древность не только римлян, но и других народов, то ничто не будет более плодоносным, чем сочинения Тацита: вот, например, как он описывает принятие закона армянами. "Является традицией накладывать путы на руки царя, соединив вместе большие пальцы и крепко перевязав их. Вскоре, когда кровь прихлынет к конечностям, сильным ударом делается надсечка и подданные по очереди прикасаются губами к крови короля". Этот закон воспринимается как таинство освящения крови подданных. Что еще добавить? Конечно, нет историка более полезного для изучения истории деятельности магистратов и судей.

(61)      Но я взволнован и напуган отчетом одного человека, который меньше бы нуждался в опровержении, не будь его авторитет столь велик. В письме, которое Алкиатти написал Джовио, он отважился назвать ясность святой истории [Тацита] дремучими зарослями колючек. Действительно, в сочинениях, показывающих нечестивый характер повествований Тацита, он обычно опровергается теми, кто предпочитает прозрачность пустяковых толкований грамматиков более серьезным повествованиям тех, кто провел всю свою жизнь в общественных делах. Однако я не вижу причины, по которой Алкиатти мог бы презирать такого человека, как Тацит. Так что оставим ему упиваться своим красноречием в одиночестве, если, конечно, речь не идет о толковании конкретного факта. Филипп Деций вычеркнул его из списка правоведов, назвав цицеронианцем. Подобный случай произошел с Иеронимом, который писал, что его побили палками вместо суда Христова, потому что он был цицеронианцем, а не христианином. Но подобно ему, испытавшему палки, Тацит испытавает насмешки, вовсе им не заслуженные. Несколько иронично Бюде называл Тацита самым вредным среди историков, потому что тот написал кое-что против Христа. Я думаю, теперь понятно, почему Тертуллиан называл его самым лживым, а Орозий - льстецом. Но, как справедливо заметил юрист Марсилий, продажная женщина наносит зло уже тем, что делает возможной саму продажу любви. Но ведь продажность такой женщины не является природной чертой, значит, в своей основе ее действия не являются злонамеренными. Выходит, что Тацит поступал нечестиво только потому, что он не был христианином. Но он не предпринимал ничего нечестивого против нас, хотя и был опутан языческими суевериями. С другой стороны, я не могу не осудить его за безапелляционный подход к любой религии. Он считал необходимым утвердить правду и уничтожить противников. Однако с тех пор, как и христиане и иудеи стали так широко практиковать наказания, когда они, подобно отравителям, погрязли в преступлениях и поддались вожделениям, мог ли историк удержаться от презрительных слов? Если пренебречь некоторыми заслуженными обвинениями, то я предполагаю, что Тацит должен быть оправдан. Хотя, по его заключению, иудеи - выходцы из окрестностей горы Ида на Крите, так же как и идайцы. Он, как и Николай Дамаскин, утверждал, что и само название Иерусалим имеет греческое происхождение. Если это считать преступлением, то Ульпиан является не меньшим преступником, потому что он написал свои семь книг о мучениях христиан не ради истории, но для устрашения. В действительности грешным в своих описаний христиан был Светоний. Но его история в основном превозносилась, потому что беспристрастное перечисление вызывает доверие и кажется, что нет ничего более точного, чем когда-то зафиксированный на бумаге факт. Но его история не всегда доставляет удовольствие, потому что он уделяет внимание всяким пустякам, при этом учтем, что среди речей правителей и их дел ничто не может показаться пустячным и незначительным, потому что эти дела и высказывания касаются целого народа и примеры королевских традиций всегда являются примером обычаев народа. Однако, не касаясь знати, он точно и энергично описал совершенно ужасные похоти королей, чем Корнелий Тацит в своей истории пренебрег. Но в этом отношении его легко превосходит Лампридий, который так много места уделил описанию чудовищных вожделений Гелиогибала132, сделав это с одной лишь целью - правдиво воспроизвести деяния каждого. Оба автора много знали и были достаточно искушены в описаниях ближайшего окружения королей; особенно Светоний, который был секретарем Адрина и который лишился службы по обвинению в более чем свободных отношениях с женой императора, в том, что он позволял себе гораздо больше, чем допускали правила придворного этикета. Те, кто последовательно описывает жизнь императоров, сменяющих один другого, а именно - Дион, Спартиан, Капитолин, Геродиан, Требелий, Вописк, Евтропий Лампридий, Волкаций, Аммиан, Помпоний Лэт, Орозий и Секст Аврелий, не были писателями такого уровня, как Светоний, но Флавий признался, что был наивен, когда оценив заслуги Светония, назвал его наиболее безошибочным писателем. Светоний писал так, что выглядел неприступной скалой, никому недоступной и не подверженной каким-либо волнениям. Поначалу он утверждал, что добродетели души и тела Калигулы были таковы, что никто не превзошел его. Но потом он заявил, что человеческие пороки, которые позже развились в нем, были столь многочисленны и так отвратительны, что ни одно чудовищное порождение природы не выглядело более ужасным. Таким образом, он провозгласил первые пять лет правления Нерона как достойные всяческой похвалы. Кроме того, он написал, что Клавдий был настолько глуп, что даже неопытные адвокаты называли его простаком, когда он пытался решить дело, не доводя его до суда. Хотя сам Светоний служит напоминанием благородности приговора этого человека, который [Светоний] использовал для того, чтобы добиться признания у женщины, которая не хотела признавать своего сына.

(62)      Кто более заслуживает справедливой оценки, чем сам мастер мудрости Соломон? Геродот не проявил особого усердия в установлении правды. Обычно ему не удавалось восстановить все пороки и добродетели описываемого им правителя. И очень часто он был обречен следовать ошибкам Спартиана и Капитолина. История Светония изобилует множеством картин римской древности и примерами из римского законодательства, он приводит много статутов, эдиктов, сенаторских решений, которые содержатся только в его работе и иначе могли бы быть утрачены. И Светоний, если не считать Тацита, в этом совершенно оригинален, потому что документы подобного рода находились в пределах компетенции и под юрисдикцией правителей, вследствие чего многие сведения дошли до нас в искаженном виде в сочинениях юристов. К Светонию и Тациту, я думаю, мы можем присоединить и Патеркула Веллия, который помимо серьезного образования обладал ответственностью и величайшими добродетелями, будучи честен не только на бытовом уровне, но и как гражданин. Я упускаю чрезмерные похвалы в адрес его повествования, которое течет ровно и приятно. Он описал древнюю историю римлян с такой краткостью и проницательностью (если действительно его произведение дошло до нас целиком), что вряд ли кто-либо смог бы его в этом обойти. Похвалы знаменитым героям он обычно облекал в столь необычную форму, что это само по себе представляло ценность, это видно на примерах похвал Помпею, Цезарю, Цицерону. И все-таки его наследие нельзя точно классифицировать как историю, но скорее как введение к изучению и пониманию всего предмета. Следуя его примеру, Гийом дю Белле - вице-король Милана - в кратком очерке охватил историю галлов, формально следуя истории, вернее говоря, иконографии, оставив писателям истории излюбленную ими модель пристального рассмотрения материала и многократных повторов. Продемонстрировав яркую одаренность и проницательность, он описал экспедицию Карла V в Прованс на средневековой и классической латыни. Конечно, он не мог пренебречь этим видом деятельности при его высочайшей эрудиции и необыкновенном опыте управления делами. Он провел всю свою жизнь в королевском совете, на дипломатической службе, проявив себя и в военной деятельности, и в занятиях свободными искусствами. Наконец, он доказал, что французская знать преуспела не меньше в славе литературной, чем в военной. И, как один из выдающихся людей нашего времени, он приобщил армию к литературному образованию, а литературно образованных людей - к военной науке. Но чтобы никто не подумал, что я льщу моему соотечественнику, я скажу, что Слейдан в похвалах ему пошел еще дальше. Он наградил этого человека всеми лестными эпитетами, в конце назвав его украшением французской знати. Поэтому данного автора мы смело можем поставить в один ряд с Полибием, Фукидидом, Ксенофонтом, Цезарем и Тацитом. Особенно после того, как он выявил происхождение истоков, причины вещей, развития, определил цели и устремления людей, смысл их речей и поступков, их истинное значение. И хоть он не считал описание истории своим предназначением, но льва можно узнать по когтям.

(63)      Работы Гвиччардини очень подробны и могли быть написаны в подражание Гийому дю Белле, если бы авторы не были современниками. Хотя он никогда не покидал Италии и не может сравниваться в воинской славе с дю Белле. Тем не менее при серьезном взгляде на его труды ясно, что он превзошел своих современников в написании истории (я не могу точно сказать, но, может быть, он превзошел и древних историков). В его работах все подобрано на основе тщательного обдумывания, находит свое место даже то, что выглядело совершенно необъяснимым. Он демонстрирует проницательнейшую тонкость в споре и повсюду рассыпает крупицы мудрости, словно щепотки соли. Отберем несколько примеров из множества. Будучи человеком искусным и в делах военных, и в гражданских занятиях, он безоговорочно обвинил своих сограждан в безрассудстве, ибо те предпочли расширять свою власть при помощи армий, не имея при этом возможности сохранить ее. Они не видели, что все мнимые успехи тех, кто не знает, как сохранять гражданский порядок, всегда оказывались не только бесполезными, но даже представляли собой серьезную опасность. Совершенно справедливо мнение этого великого человека и велика его ценность! О, это было прекрасно известно сильным мира сего! В другом месте он резко критикует венецианцев и их неблагоразумие, заявляя: "Когда благополучие Италии было разрушено, венецианцы равнодушно ожидали окончания войны, потому что они, сумев обеспечить себе добычу, полагали, что теперь уж ее никто не сможет у них отнять. Но для этого им необходимо было быть более сильными и сотрудничать с более сильными". Этот подход не содержал в себе ни насмешки, ни злобы. Он не бросался словами похвалы или брани в отношении своих современников, и он писал без какого-либо проявления собственных эмоций. Это можно проследить в случае с папой Львом, благодаря которому он достиг больших богатств, великих почестей и даже служебных постов. Он был назначен главой папской армии и наместником папских земель со всей полнотой власти. Он никогда не утверждал, что Лев был правителем, достойным громогласных восхвалений, как не писал и о том, что многое из того, что тот делал, можно было бы осудить. Более того, он был единственным, кто показал королю Галлии папское вероломство при отказе в союзничестве. Кроме того, он написал, что и сам был не менее вероломен по отношению к Карлу V, ибо с его помощью он управлял Галлией по приказам из Рима. Он убедил Карла в том, что позднее он сможет легко разбить Испанию. Далее можно ли точнее выразиться, характеризуя Фердинанда как человека, который облек свою жадность во внешне пристойную мантию религиозности и общественного долга? Есть и другое доказательство честности Гвиччардини и его ума, свободного от злобы. Имея все основания для того, чтобы обидеться на Галлию (в течение длительного времени галлы осаждали Парму, которую он отважно защищал, и это являлось вопросом его жизни и судьбы), он все-таки опроверг высказывание Павла Джовио о болезни, которую назвали "французским злом". Он говорит: "Было бы справедливо отделить определение "французское" от клейма этого позора, потому что испанцы занесли эту болезнь в Италию и на западные острова". Более того, его усердие в восстановлении правды было поистине замечательным. Он ничего не утверждал с опрометчивостью, обосновывая все необходимыми доказательствами. О нем говорили, что он непременно устанавливал источник и только после этого толковал почерпнутые оттуда письма, декреты, союзнические договоры, речи. У Гвиччардини часто встречаются такие выражения: "Он произнес такие слова", но если слов оказывалось недостаточно, то: "Его речь была выдержана в таком-то чувстве". Из всего этого можно сделать вывод, что он не любил Джовио, и не любил, очевидно, справедливо, потому что сам Гвиччардини писал правдивую в значительной мере историю, а Джовио придумывал речи или документы до известной степени в манере схоластов. Доказательством является речь Беглиони, прямо противоположная той, которую привел Гвиччардини, воспользовавшись ее оригиналом. Будучи любителем исследовать вопросы, связанные с местом действия, характером людей, с их планами и делами, он проводил тщательную проверку форм правления в городах Италии, работы муниципалитетов, сверял карты расположения рек и, что, я думаю, наиболее важно, проверял достоверность деловых отчетов. Но он никогда не пропускал и слухов, роящихся вокруг людей, занимающих общественные посты. Например, в битве при Мариньяно, где французы разбили армию шведов, он не мог установить точное число убитых, "потому что, - пишет он, - многое [из сказанного] являлось следствием зависти или хвастовства, а иногда и просто ошибки. Одни говорят пало сорок тысяч шведов, кто-то - десять тысяч, другие - восемьдесят; были и такие, кто писал, что только три тысячи". Более того, когда он обращался к событиям, происходившим на сорок лет раньше, то он брался трактовать только точно установленные события. Он мудро пропустил войны турок и персов, которые ему были известны намного лучше, чем Джовио, потому что он не мог допустить опрометчивых упоминаний о недостаточно известных ему делах. Но чтобы они не были совершенно забыты, он кратко замечал: "Селим, говорят, вторгся в Сирию и Египет". Иногда он отмечает излишнее многословие других авторов. Тех же, кто хотел изучать положение общественных дел и сферу человеческих интересов в их целостности, он призывал только к краткости, ибо не было части мира, испытавшей больше изменений общественных институтов, пережившей больше великих событий, чем Италия в те времена. Из его книг мы можем почерпнуть истину, познанную человеком, который, как это общепризнано в Италии, был одарен величайшей смекалкой, эрудицией, энергией и опытом практических дел. Когда другие люди представляют историю искаженно, пренебрегая истиной, считаясь при этом лишь с собственными желаниями, то самым ничтожным оказывается тот, кто воображает себя столь великим, что принижает не только значение простых людей, но даже Джовио и Бембо.

(64)      Впрочем, Бембо был человеком известным и в течение длительного времени считался самой заметной фигурой, занимая во всех отношениях передовые позиции в Италии. Я не упоминаю здесь о его необычном красноречии, но все же из добрых чувств к своим согражданам он написал о многих вещах иначе, чем было на самом деле. При этом уверенность Гвиччардини часто оборачивается обвинением кого-то во лжи. Это можно доказать на следующем примере: известно, что галлы поглотили союзные войска венецианцев недалеко от Форново и, как говорят, отрезали им путь к отступлению своими мечами, однако Бембо писал, что его соотечественники никогда не были ни завоевателями, ни завоеванными, назвав в то же время их отступление из Галлии бегством. Гвиччардини принципиально вынес приговор, выразившись в той же манере: "Если завоевание состоит в приобретении владений и ради этой цели собственно и развязываются войны, то Галлия победила, потому что она вступила в битву только ради выдворения врага и сохранения своей государственной неприкосновенности. Враг был обращен в бегство, часть армии истреблена, другая отброшена за Тара, после чего [галлы] благополучно отправились на свою родину. Какие мыслители оспорят эту победу? Бембо также скрыл истинный ход событий в битве при Равенне, закончившейся знаменитой и хорошо известной победой Галлии, которую никто никогда не оспаривал. "Более восемнадцати тысяч совсем молодых воинов и рыцарей было убито, и число потерь с обеих сторон было почти одинаковым, но Фортуна не была к ним [сражающимся] одинаково благосклонна". В одном отрывке он называл Венецию ведущим государством Италии, в другом признавал венецианцев украшением мира, затем превозносил их справедливость и благочестие, восхваляя их великолепие и богатство, и, наконец, отметив невероятную смелость венецианцев, сражавшихся с изобретательными турками, он в заключение подчеркивая традиционное послушание всех граждан Венеции, их расчетливость, почтительность и сообразительность, и все это он изрекал в манере, полной достоинства. Но это не сделало его хорошим историком, впрочем, как и гражданином. Однако остается фактом, что он ругал и оскорблял галлов, повсюду говорил, что ничто [галльское] не может быть достойно уважения и не может восприниматься как надежное, потому что они нарушили обещание, данное ими венецианцам и Альфонсо Авалосу. Это все не удивляет, потому что нет писателя, который бы, восхваляя свою собственную сторону, не порицал бы другую. Если действительно по военным законам считается недостойным бесчестить противника оскорбительными словами, то столь ли часто следовали этой норме историки? Особенно если за историком водится тот же грешок, в котором он сам обвиняет других, - подтасовка фактов ради [установления] истины? Гвиччардини объяснил нарушение союза с венецианцами не только возникшим у французов подозрением в их вероломстве, но и тем, что они получили в лице жителей города Альвиано злейших врагов Франции. Венецианцы поддержали город, когда его жители победили французов, и даже постарались учесть его условия в переговорах о заключении союза, но король Франции был непреклонен. Поэтому то, что Бембо написал о вероломстве французов столь красноречиво, является такой же правдой, как и рассказ о том, что в Апулии в ходе венецианской войны вороны и стервятники дрались за тела убитых. Бембо открыто подтвердил это, никого тем самым не уязвив. Уже то, что он неохотно приступил к написанию истории, охватывающей шестьдесят лет своего века, показывает, что он очень не любил это занятие. "Мне скучно, - заметил он в четвертой книге, - писать о деталях войны, можно ли читать о подобных делах без отвращения?" Ясно, что все это было написано для того, чтобы произвести впечатление. Такова же природа речи Лоредана против Миния; вряд ли удастся найти более цветистый текст. Он так напрягался ради чистоты стиля, что не был склонен использовать архаизмы и древнюю латынь, и это при всей его чувствительности. Он называл короля турок императором Фракии, хотя она составляла едва ли не сотую часть его владений, тогда как герцог Милана в его устах - также король. Тут действительно, возможно, "виновата" латынь, хотя я не думаю, что его знания были достаточны для того, чтобы он смог правильно передать смысл переведенного им отрывка.

(65)      Человеком, полностью отрицавшим Бембо, был Прокопий, однако он, видимо, не знал многих деталей, украшающих историю, или пренебрег ими, не владея достаточно греческим языком. И тем не менее он с величайшим усердием записывал отдельные детали, относящиеся к предмету, и рассматривал даже пустяковые материалы. Поэтому он был беспристрастным спутником Велизария в управлении делами и участвовал в деятельности общественного совета, кроме того, он часто принимал посольства других государств и, наконец, у него было достаточно теоретических знаний об управлении государственными делами. Поэтому я без колебаний выделяю его среди немногих достойных внимания историков. То, как он изложил отдельные письма, декреты, союзные договоры, речи, сгруппировав их в отдельных томах и выдержав разные стили, доказывает, что он является хорошим правдивым писателем, если, конечно, закрыть глаза на то, что он упоминал Велизария чаще, чем это требовалось, чтобы показать глупость последнего. Еще более нелепо то, что он оправдал убийство Константина, Юстинианова всадника, - убийство, которое было совершено по приказу Велизария. По его словам, это судьба, что Константин был убит таким образом. Я исключаю также абсурдные вещи о тридцати свиньях, статуе Теодориха и тот факт, что он сделал Туле в десять раз больше Британии, тогда как в действительности он был намного меньше. Но вот примеры всеобщей веры. После извержения вулкана Везувия, расположенного близ Неаполя, как считали, благодаря ветру, пепел и сажа разносились вплоть до Византии, и люди были так напуганы, что они задабривали Бога ежегодными молебнами. Эти чудеса имеют привкус греческого тщеславия и не раз уже вызывали сомнения не только несведущих людей, но даже церковных историков.

(66)      Калист просто напичкан подобными рассказами, при знакомстве с которыми даже Зонара усомнился, а Никифор Григора часто восторгался Цезарем. Факт является чудом, которое он [Калист] подтверждал только клятвами и смотрел на вещи таким образом: можно ли отвергать чудодейственность растения, выросшего на месте, где стояла поруганная статуя Христа, которую триста лет назад своей жертвенной кровью восстановила женщина? Исчезали болезни, когда люди касались края одежды восстановленной статуи или чудодейственного растения. Подобными безделицами наполнены книги Антония, Адо, Саксона Грамматика, Сигеберта, Фрекульфа, Науклера, Мариана, Мерлина Каледония, аббата Урспергского, Эймона, Турпина, Гагуина, как, впрочем, и многие старые анналы. Но в целом мы не можем обойтись без них, потому что они во многом превзошли остальных. Григорий Турский, Антоний Флорентийский, Вильгельм, епископ Тира и аббат Урспергский доказали полезность истории и то, что она несет конкретные знания, но [их работы] полны предзнаменований и чудес, особенно это касается тех периодов, когда в мире царила жестокость. Эти авторы очень тщательно проверены временем, испытаны участием в управлении государством и в общественных делах.

(67)      За неимением лучшего мы должны тщательно отбирать из того, что есть, подобно тому, как копаясь в грязи, можно найти драгоценности. За исключением Марко Поло и Айтона, у нас нет почти ни одного историка, кто описал бы дела татар, но и эти отчеты являются крайне скудными и перемешанными с легендами. Айтон - наиболее правдивый. Но позвольте нам отклонить утверждение Марко Поло о том, что из Каспийского моря рыба плыла исключительно в Лент, что окружность города Квинсая превосходила семьдесят миль и что этот самый город имел двенадцать тысяч мостов такой высоты, что зафрахтованные корабли свободно проходили под ними с поднятыми парусами, что сипанги носили священные кольца, которые помогали им при защите от врагов, делая их неуязвимыми. Эти вещи нельзя принимать всерьез, но мы можем и в более существенном не понимать поступков татар, их традиций, законов и религиозных обрядов.

(68)      Альварос с более чем величайшим, заслуживающим внимания прилежанием первым описал жизнь эфиопов. [Его работы] признаны лучшими как чужеземными, так и нашими писателями и читаются с глубоким наслаждением. Циглер, Кромер, Крантц, Олаф также написали истории готов, саксов, норвежцев, сарматов, поляков и даже ранее неизвестных датчан. Большинство этих сочинений заслуживает доверия, но Олаус часто рассказывает совершенно невероятные вещи. Есть еще ряд произведений, которые стали воспринимать определенным образом потому, что было велико число писателей, которые во многом соглашались с ними. Выдумки о превращениях ливонцев в волков, которые одно время широко распространялись Геродотом, Помпонием Мелой и другими историками, были с одобрением восприняты более поздними писателями. Действительно, Каспар Пейцер, человек большой эрудиции, не распыляющийся по мелочам, не менее известный, чем Лангэ, благодаря своей образованности, убедил меня в магической власти природы, например в случае священной мести, как это было с Навуходоносором, но мне это все-таки не ясно.

(69)      Лев Африканский следует Альваресу. Эту группу авторов вместе с Помпонием, Страбоном, Павсанием я обычно называю географоисториками, исходя из их методов описания, ибо они трактовали историю в связи с географией. Страбон, конечно, интересен своим описанием дел, тесно соприкасающихся с устройством государств и империй мира. Павсаний описал провинции греческого мира, ход общественных событий, изменения, происходившие с городами, народами, поселениями, реками, горами, водопадами, источниками, храмами, статутами, сделав это так внимательно, что в этом виде творчества он превзошел все ожидания. Эти же вещи подтверждаются на примере описаний Львом Африканским племен мавров, нации испанцев, религии магометан, поздних христиан. Он путешествовал почти по всей Африке, Средней Азии, а также проехал большую часть Европы, был взят в плен пиратами. Он был представлен как посол папе Льву, описание чьей резиденции с невероятным рвением и прилежанием он сделал и привез затем из Италии. Он описал Аравию, а в Африке записал наблюдения о традициях, законах, институтах африканских народов; кроме того, в своей работе он указал границы всего региона. Широко представив военные занятия, он при этом кратко останавливается на деталях, описывая и победы без каких-либо лишних слов и преувеличений, скорее не как историк, но как географ. Он поддерживает интерес читателя непрерывным восторгом перед неизведанным и новым. Он не рассказывает ничего абсолютно невероятного, за исключением удивительной понятливости египетского осла, которого он называет "золотым". Когда же он утверждал, что видел хвост египетской овцы, которая весила то ли пятьдесят, то ли сто фунтов, то здесь он следовал Беллонию и Дж. Кардану. Я уверен, что он лишь один из тех, кто спустя тысячу лет открыл Африку, прикрыв состраданием грубость и звероподобность [африканцев], от чего уже ушли мы. Он сделал историю Африки доступной для любого человека.

(70)      Я бы добавил к ним отца Ленда и Мюнстера; первому принадлежало описание всей Италии, второму - всей Германии. Делаю я это всего лишь для полноты картины. Они также соединили историю народов с географией. Хотя Мюнстер называл свою "Германографию" космографией, при этом полностью посвятив свое исследование Германии и Швеции с их городами, уделяя особое внимание их месторасположению и народам, населявшим эти районы. Когда такой подход стал общепринятым, то почти не осталось ни одного неописанного района мира. Но тут необходимо оговориться, что все, не только историки, но и географы, чьи труды мне приходилось читать, за исключением Полибия и Птолемея, давали размер островов и областей в окружности, полагая, что если периметр описываемых предметов совпадает, то и размеры их равны. Ничто не является более глупым, чем такой подход. Хотя многим людям и даже мне, пока я не обратился к геометрическим расчетам, поначалу это казалось убедительным. Часто окружность одного острова может быть в три раза больше окружности другого, хотя размеры первого могут быть в десять раз меньше второго. Более того, поскольку география зачастую вмешивается в сферу истории, то философы истории нередко из описания дел выводили мудрые правила. В этом отношении последователям Ксенофонта принадлежит больший приз, особенно учитывая, что они не имели ни одного подражателя. Так, Веллий пишет о Гомере: "Не было с тех пор никого, способного повторить его". Ему следует Плутарх, затем Диоген Лаэртский, потом Филон и, наконец, Платон. Я полагаю, что древние определенно не имели изначального знания, но, очевидно, многое предполагали. Джозеф, современник описываемых событий, видел худшее в известности наиболее темных философов, хотя признавал превосходство многих знаний древности. Иеремия действительно хотел, чтобы как можно большая часть греческой древности была бы известна еврейским писателям. Его знания могут быть оценены благодаря книге против Апиона Грамматика. В этом отношении он также поддерживал сочинения Моисея, хотя из-за их привлекательной достоверности они явились самодостаточным основанием для греков, персов, египтян, халдеев. Ничего более оригинального и полезного для понимания нетрадиционных взглядов написано не было. Это правда, что утверждения Моисея справедливы для целого поколения людей. Их он подтвердил авторитетом двенадцати историков, хотя те и не могли увидеть ничего невероятного в древности. Но он поставил еврейский народ выше всех остальных народов древности, утверждая и возрождая из забвения увядшую славу своих соплеменников посредством правдивого материала. Из записанных им легенд истории Геродота, Диодора и Юстиниана могут быть легко опровергнуты. Позже иудей Гегеспий рассказал о иудейской войне в пяти книгах, которые, говорят, Амвросий перевел на латинский язык. Но Иосиф написал более правдиво и хорошо, и не только в силу своей искренности, но еще и потому, что, будучи обвинен, а затем брошен в тюрьму Веспасианом и Титом, он пытался оправдать право гражданина и имя своей семьи Флавиев и свой статус. Этот человек, конечно, был воплощением всех добродетелей историка, о которых мы упоминали раньше. У него была эрудиция, невероятная энергия и величайший опыт в управлении делами. С какой честностью и достоверностью составил он, опираясь на факты, свой план истории, приведя там, хоть это было и трудно для него как для еврея, вполне лестные и похвальные свидетельства о Христе. В противоположность ему почти все церковные писатели извергали столько ненависти, когда писали о противниках своей религии, что не только умаляли их добродетели, но даже в презрении своем готовы были их уничтожить. Примером тому может служить жизнеописание Юлиана Августа, обычно называемого Отступником. Даже если он и заслужил величайшее презрение и достоин всяческих наказаний, но все-таки в посвященной ему истории автор мог бы коснуться и его замечательных дел, как это делают наши современники.

(71)      В этом, конечно, следовало бы подражать Марцеллину с его пристрастием говорить правду. Он, как и подобает хорошему писателю, показал и добродетели и пороки правителей с предельной точностью. Он обвинил Юлиана за то, что тот привнес в христианскую религию путаницу, схожую с суевериями старой женщины (так говорит Аммиан), так как к христианству он шел мучительным путем, но вместе с тем он привел в порядок владения Константина, когда тот был убит. Он хвалил даже невероятные заслуги этого человека в знании языков. Он писал, что [Юлиан] был человеком величайшей трезвости, смелости, сдержанности, мудрости и справедливости, более великим, чем о нем судят. Эти мысли он подтверждает необходимыми цитатами и выдержками. Как пример приводится случай, когда Дельфиний, самый блестящий франкский оратор, искусно атаковал Нумерия, наместника Нарбонской Галлии. Он сделал это раньше Юлиана, который был позднее в Париже и с досадой услышал чужую остроту. Дельфиний объявил во всеуслышание: "О, прославленнейший из кесарей, в похвалах тебе уже есть все, за что можно тебя обвинить". На что Юлиан ответил: "Если кто-то возомнил себя безгрешным, то уже это не повод ли для обвинения". Аммиан был греком и, как он сам признавался, солдатом, постоянным спутником Урсикиния, который был отличным наездником. Он действительно участвовал почти во всех войнах: воевал в свое время за римлян в Египте и в Азии. Записи обо всем этом сохранились в девятнадцати книгах, охватывающих период от 30-го года правления Константина до смерти Валента. Первые тринадцать книг просто составлены из сочинений других писателей. Период, начиная от Нерва, то есть там, где Тацит остановился, он начал описывать сам. Этот человек выделяется изо всех остальных. Взгляды Аммиана стоят того, чтобы быть предложенными для обдумывания и подражания. Еще одним его отличием является то, что Тацит, например, сохранял благородство латинского языка, как того требовало время, но Аммиан же, описывая историю греков, пользовался как латинскими, так и нелатинскими словами. Он часто отходил от материала слишком далеко в сторону. Правда, этим недостатком страдали многие великие люди. И Посейдоний серьезно отмечал это в самом Цезаре. Но Аммиан воспринял этот подход если не в римском варианте, то в ином, в более подходящем для его целей виде. "Более того, - говорит он, - факт, что именно стиль здесь и грешит пустячным многословием, но он может быть использован для достижения полноты в передаче знания. Как бы ни поражала точная краткость, если материал подается так, что он требует большей ясности, тогда что-то может быть и пропущено".

(72)      Из всего разнообразия историков каждый читатель должен сделать свой собственный выбор, в соответствии со своими собственными суждениями, чтобы за краткое время отпущенной нам жизни мы могли познакомиться со множеством писателей. Если мы внимательно рассмотрим известного "Полидора" Вергилия, наиболее правдиво описывающего английские дела, хотя, конечно, его свидетельства подозрительны в отношении гельветийцев и галлов, Ренана - для Германии, Эмилия - для Франции, то мы не будем уж так сильно нуждаться в Беде, Гагуине, Гаци, Саксонце и подобных им писателях. Может быть, я не знаю природы истории, хотя были периоды величайших глупостей, но историки, жившие в то время, пытались скрывать их. Плутарх писал, что три тысячи историков рассказали о битве при Марафоне, тогда как всего тридцать писателей нынешнего времени оставили свои отчеты о событиях в Италии. Я думаю, что Гвиччардини является единственным, чей авторитет общепризнан и неоспорим, и он должен рассматриваться раньше всех остальных. Сейчас почти все европейское скопище историков копается в самых пустячных делах, хотя о многих периодах истории нет почти ничего. Это все об отборе историков. Я предполагал написать о тех [авторах], чьи беспристрастные суждения могут быть представлены на суд читателя.

(73)      В этом месте кажется необходимым коснуться правильной оценки истории. Не было никаких оснований отвергать историю или не соглашаться с ее выводами, если бы те, кто призван быть высшим мерилом, обращались к ней в поисках истины и ради того, чтобы заслужить доверие потомков. Однако, поскольку разногласия среди историков таковы, что некоторые не только не согласны с другими, но даже противоречат сами себе, что происходит либо из чрезмерного рвения, либо от гнева, либо из-за заблуждений, то мы должны сделать некоторые обобщения о природе всех народов или хотя бы о тех народах, которые нами лучше познаны, проверяя истину истории с помощью точного мерила. Чтобы сделать правильные заключения относительно отдельных примеров, мы должны поступить несколько по-иному. Мы должны исходить, с небольшими поправками, из сочинений Диодора, Волатеррания, Целия, Сабелия и Боэция, которые хоть и очень скудно, но все-таки упоминали о различных законах, религиях, жертвоприношениях, общественных пирах и учреждениях разных народов. Никаких обобщений тогда не могло быть сделано, поскольку все это бесконечно варьировалось и изменялось в пределах краткого периода, вследствие естественного развития или воли правителя. Поскольку дело обстоит так, то давайте выделим характерные черты, рассматривая их не с точки зрения человеческих установлений, а исходя из природных характеристик, которые устойчивы и никогда не меняются, а если и меняются, то только под воздействием большой силы или длительного обучения, но даже, подвергшись некоторым изменениям, они тем не менее в конце концов возвращаются в свое прежнее состояние. Об этой основе знания древние ничего не могли написать, потому что они не знали многих областей и мест, открытых совсем недавно, хотя каждый человек продвигается так далеко, как позволяют ему его способности. Поэтому вначале мы объясним природу народов, которые обитают на севере и юге. Затем мы обратим наше внимание на особенности определенных мест, таких, как горы, болота, ветреные и безветренные районы. Вслед за этим мы рассмотрим, какая сила лежит в основе изменения природы людей. После этого мы опровергнем Птолемея и древних, ошибочно полагавших, что судьба народов может быть прослежена по знакам Зодиака, влияние которых, по их мнению, распространялось на соответствующие им регионы. Когда мы усвоим и поймем эти вещи, я верю, что большая часть истории будет нами также осознана и понята. Я не знаю другого пути, надежного и верного, для получения основных знаний истории и для выработки беспристрастных суждений.

(74)      Я, однако, твердо убежден в том, что астрология регионов и небесные тела не имеют власти и не могут служить окончательным критерием истины (легковерие является ненадежной поддержкой), и тем не менее люди очень сильно подвержены влиянию того, что им неподвластно. Утверждение Галена и Полибия, согласно которому определенный климат неизбежно влияет на нас, не является ошибочным. Анахарсис Скифский был прав, полагая, что климат действительно заметно влияет на изменение характера, но данное наблюдение еще не получило окончательного подтверждения. Относительно топографических различий мы должны следовать мнению, которое выразил Платон в V книге "Законов", где он говорит, что некоторые народы "сделаны" лучше, чем другие, а некоторые хуже из-за сильных различий их мест обитания. Учитывая это, последних необходимо удерживать законами в определенных границах, чтобы сглаживать противоречия и метания от одной крайности к другой. Считалось, что различия проистекают также от вод, воздуха и даже от разницы в пище. Древние почти единогласно утверждали, что люди, живущие к северу, более крупные и сильные, тогда как южане, уступая им в силе и росте, превосходят других своими способностями. Конечно, это познавалось долговременным опытом, потому что накопление фактов - дело нелегкое, но как далеко распространяется власть севера и юга, что характерно для народов востока и запада или что следовало бы думать о природных чертах и особенностях каждого народа, трудно сказать; более того, нет ни одного писателя, чьи книги развеяли бы как факел нашу темноту. Гиппократ, который признается высшим авторитетом, писал, что люди севера, напротив, были небольшими и белокожими. Аристотель думал, что люди, вынужденные жить в условиях как сильной жары так и холода, были одинаково нецивилизованными. Эти примеры ясно показали противоречивость мнений предшественников. Как могут южане быть одновременно и одаренными и нецивилизованными? При этом каждый отстаивал свое мнение искренне. Для того чтобы это было понятно, позвольте нам определить четыре стороны света. Южная - в области экватора; северная - вертикально полюсу; восточная - от Молуккских островов; западная - от островов Гестрия. Страбон предложил другое деление: Индия - на востоке; кельты - на западе; скифы - на севере; эфиопы - на юге. Птолемей не ушел очень далеко от этой классификации. Не так давно, однако, утверждалось, что древние допускали серьезные ошибки в этом отношении, ибо математики отрицают существование какого-либо различия между востоком и западом, что мы и опишем со всей правдивостью в определенном месте. Солнце поднимается высоко над экватором и описывает круг, оно возносится все выше и выше и быстрее, чем в тропиках, достигает зенита. Альварес писал, что в июне воды Полярного круга пребывают в состоянии льда, даже когда дует южный ветер. Другая особенность тропиков - ливни, приносящие большое количество осадков, очень высокие горы и густые леса. Наконец, цвет человеческих лиц здесь не черный, но смуглый. Ниже тропиков с другой стороны находится жаркий пояс, бездождевой, безлесный, с несколькими реками и их восточными притоками. И наконец, жителей с черной кожей можно встретить не только среди эфиопов, но также и среди индейцев, как Ктесий свидетельствовал много лет назад, а мы убедились в этом недавно. Я не могу быть твердо убежден, что черными стали те, кто ведет свой род от Хама, как это утверждают записи некоторых людей. В течение долгого времени осмеивалось мнение Геродота, который думал, что семя эфиопов было черным. Он доказывал, что эфиопы родились бы черными и в Скифии, а скифы - белыми и в Эфиопии, хотя все народы перемешались в повторяющихся волнах миграций. Пока достаточно определить границу востока и запада в Америке, потому что этот регион отдален бесконечным расстоянием от Индии и Африки. Далее, разделяющая черта между севером и югом проходит по экватору, опоясывающему мир. Далее, середина полушария на этой стороне экватора отмечается 45-й параллелью широты, поэтому любая линия, находящаяся выше по направлению к полюсу, определяется как север; остальное, лежащее ниже, как юг. Так как древние, за исключением Посидония и Авиценны, верили, что люди освоили пространство между тропиками и полярным кругом и что других земель, достаточно безопасных и пригодных для обитания не было, мы должны исправить эту ошибку. Действительно, некоторыми исследованиями подтверждается, что область экватора очень благоприятна для жизни людей, несмотря на то что районы, расположенные ниже тропиков, опаляют сильной жарой, причина чего очевидна. Однако люди в чем-то схожи с растениями, которые постепенно перерождаются, когда изменяется почва, и это перекликается с тем, что зной и солнце окрашивают людей в черный цвет, как писал Аристотель. Более того, Плиний писал, что в Эфиопии львы также черного цвета, но, например, поэт Аппиан в своем сочинении "Об охоте" опроверг этот взгляд. Я перевел на латинский язык и опубликовал четыре его книги в прозе, сделав грамматические комментарии; затем расширил их настолько, насколько потребовала моя работа, и снова опубликовал те же самые книги.

(75)      Итак, далее, чтобы избежать ошибок древних, мы разделим на три равные части область от экватора до полюса, общей протяженностью 90 градусов. Таким образом, мы отдадим 30 градусов жаре; столько же градусов - холоду и отведем 30 градусов той температурной зоне, в которой можно жить удобно и счастливо, если не считать, конечно, неровностей, гор или топких болот, а также пустынь или опасных и бесплодных мест из-за вредных качеств воды или почвы. В центре тропической области земля настолько плодородна, что жители почти не замечают изменений климата. Напомню, что мы выделили два тридцатиградусных пояса жары и холода и 30 градусов - мягкого климата; в области между 45-м и 60-м градусом довольно холодно, далее следуют 30 градусов холоднейшей зоны; после нее 50 градусов обитаемы, хотя здесь нет городов, деревень, нет средств для сооружения того, что дает людям защиту.

(76)      Сама природа и целесообразность учат меня, что подобное разграничение зон правомочно. 30-я параллель от экватора подобна границе, отделяющей Атласские горы, которые простираются на довольно большие расстояния. Африканские берега расположены далеко от Египта, в котором жар Солнца беспощаден, и где текут многоводные реки. Граница экватора проходит вдоль Африканского гребня, дальней части Персии и острова Индия. 60-я параллель от экватора в свою очередь соприкасается с границами готов, ливонцев, Руси, Восточных островов и предгорий Имайской гряды. От этой линии простираются земли, пригодные для проживания вплоть до 75-й параллели, но жизнь здесь сопряжена с трудностями и в одиночку там не выживешь, если можно доверять географам и историкам. Я разделяю каждые 30 градусов на две половины, потому что тропики и полярный круг разделяются точно по 50-й параллели с одной стороны и по 7-й - с другой, хотя может быть, кто-то не допускает предложенного мною деления.

(77)      Так как предельные температурные значения известны под тропиками и на полюсах, то под экватором может находиться зона с самым благоприятным климатом, как в тех областях, которые расположены ниже 30-й параллели. Следовательно, эфиопы проживают и на экваторе, и ниже 30-й параллели. В тропиках они имеют обычно черный цвет кожи, ниже экватора из-за других климатических условий, они много светлее; далее, вниз от 60-й параллели, кожа становится красноватой, после 45-й - кожа белая, после 30-й - желтая, а когда желтая желчь сменяется черной, появляется темно-коричневый оттенок, далее люди становятся смуглыми и совсем черными - в районе тропиков. Утверждение Гиппократа о том, что люди севера представляют собой безобразное зрелище потому, что они бледнокожие и слабые, казалось абсурдом до тех пор, пока мы не узнали о более отдаленных районах севера. Следуя мудрости древних, говоривших, что они были крепкими и высокими, мы должны все расставить по своим местам. Некоторое время меня одолевали сомнения, однако мое предположение было отвергнуто Гаспаром Хольстером, шведом из столичного города, человеком образованным и владеющим языками, но имеющим репутацию солдата. Его лицо и его волосы имели красноватый оттенок, нос же был и вовсе ярко-красный. Без какого-либо изъяна кожи, средний в строении, широкоплечий, тело имел короткое, глаза - голубые. Кроме того, он страдал от близорукости. Болтливый Галл - француз, равно хорошо известный как своей образованностью, так и в силу своих бесконечных скитаний по Европе, часто рассказывал мне такие вещи - по ту сторону Готии (области готов) люди темно-желтые, огромного роста и худые. В Готии и Швеции люди рождаются красноватыми и они несколько уступают германцам в размерах. Галена весьма тревожило то, что Гиппократ и Аристотель писали, будто все северяне рыжеволосые, но если следовать моим наблюдениям, то люди в Британии и Германии, ведущие свое происхождение от датчан и норвежцев (норманнов), которые занимали приграничные территории, имели красную кожу. Позднее все они находились в крайне неудобном положении. Во Франции, особенно на западе или в Нормандии, также много тех, кто происходит от датчан. Но немцы и британцы почти все светловолосые. Поэтому сказанное о них Луканом "светловолосые швабы вышли из дома северного ветра" можно понять так - из старой Швабии и от Швабского моря (Боденское озеро - М.Б), простирающегося до 45-й параллели. Они [швабы], бывало, думали, что кроме этой другой земли нет.

(78)      Более того, вопрос о физическом строении может помочь нам в понимании традиций народов, дать многое для знания и оценки истории. Позвольте нам привести еще один пример. Скифы очень отличаются от южан тем, что последние имеют карие глаза, тогда как первые - серые или голубые. Те, кто живет между ними, имеют желтый цвет глаз или глаза различных оттенков. Люди величайшей эрудиции, переводя плутарховский "Марий", определяли их как "каштановые глаза" и "глаза с рыжиной", "глаза красноватого оттенка". Я бы предпочел определить их как "жесткие свирепые глаза". Тацит сказал о германцах: "Жестокие голубые глаза, рыжие волосы, большие тела". Ювенал сказал: "Кто не знает суровости глаз германцев, не видел их влажного блеска, тот не испытывал страха". "Карие" не имеют ничего общего с красными; (греч.) является двусмысленным словом, обозначающим как жестокость, так и цвет глаз. Евстафий написал об этой черте Гомера [о его глазах]9, и я бы так это выразил: "Глаза, выражающие силу борова, медведя и рычащего льва".

(79)      Катулл перевел это как "голубовато-серый" цвет, я думаю, что все варианты переводов являются верными. Так Аппиан назвал море (греч.), а Селен перевел "голубоватое", Катулл перевел это слово как "серое"; и каждый по-своему прав. Амиет прибегает к авторитету Гаци, который употребляет (греч.) иногда как "красное", иногда - "рыжевато-коричневое", Скалигер назвал их - "зеленовато-желтые". Гесихий написал, что (греч.) многозначное слово, оно может переводиться и как "голубовато-серый" и как "желтый". Так, Аристотель назвал как-то глаза готов (греч.), потому что они действительно желтые. Начало этой путаницы было положено употреблением определения (греч.) по отношению к цвету глаз. Подобно выражению (греч.) Аристотель писал, что цвет [глаз] рыжевато-коричневый. Поэтому римляне называли львов "коричневато-рыжими". Глаза львов светятся, и это было подмечено еще Гомером, и чему есть убедительное свидетельство Аппиана. Порзио впадал в ошибку, переводя (греч.) как "желтовато-серый"; он считал, что это цвет затухающего факела и что Гораций называл волка "желто-серым". Что касается глаз, то Варрон назвал бы их желтовато-серыми, как у деревенского петуха, или, точнее, желтыми - как Фест определял сухое зерно. Глаза петуха действительно горят подобно глазам ястребов и орлов, способных прямо смотреть на Солнце. Мы называет вещи желто-серыми, когда их цвет колеблется между коричневым и серо-голубым. Платон же назвал такой цвет коричнево-серым. В недавних спорах даже нашелся человек, который трактовал желто-серый цвет, встречающийся у Феста, как цвет сухого зерна. Помимо этого он представил на рассмотрение наблюдение, что желто-серый цвет [глаз] соответствует хриплому голосу, который становится таким по причине холодного горла; в этом высказывании проступает не только неосведомленность этого человека, являвшегося грамматиком, но и его несостоятельность как анатома. Да, в зерне присутствует желтый цвет, однако причиной хриплого голоса является мокрота горла. Аристотель, который определял глаза эфиопов как темные, а глаза скифов как серо-голубые, именно потому и дал жителям среднего региона "козлиные глаза", что те имеют цвет или желтый, или желто-серый. Плиний же называл такие глаза красными. И еще средний регион имеет безграничное смешение из крайностей, тогда как сами крайности не имеют разнообразия. Скифское лицо имеет ярко выраженные характерные черты, которые отличают его от других, что также свидетельствует о своеобразии ума. Голубой цвет, как писал Платон, плавно переходит в белый, как это свойственно глазам ночной совы, которую из-за этого часто называют "серебристой". Глаза совы слабо видят при дневном свете. Сославшись на Плутарха, я бы распространил это на многих датчан, германцев, британцев. С другой стороны, их глаза имеют характерный слабый серо-голубой отблеск, им присуща отчетливая голубизна необыкновенной глубины. Этот цвет называется даже "орлиным", когда речь идет о воде. Серо-голубой цвет свидетельствует о присутствии тепла, что подметил Аристотель, несмотря на то, что черный цвет, который характерен для южан, всегда нес в себе значение тепла. Те, кто живут в среднем регионе и имеют так называемые "козлиные глаза", или серо-желтые, обладают наиболее зорким зрением из всех. Не зря Плиний написал, что глаза Суллы, Катона, Августа были именно такого типа. Плутарх выразил двусмысленным словом (греч.) цвет глаз и жестокость, поэтому слова "жестокий" и "ясноглазый" он использовал как термины. Каждый из трех народов имеет свою разновидность цвета глаз: черные, серо-голубые и желтые глаза, от которых происходит безграничное количество вариантов. Витрувий подтвердил это наблюдение такими словами: "Рожденные на севере воспроизводят расу с огромными телами, бледным цветом лица, прямыми рыжими волосами, это люди сероглазые и полнокровные, но те, кто живет на юге, наделенном сверхсильным солнцем, напротив - маленького роста, со смуглой кожей, черными глазами, малокровные и обладающие слабыми телами". Таково его объяснение. Кровь скифов наполнена фиброй, как кровь боровов и быков, поэтому говорят, что они сильно и быстро возбуждаются. Южане имеют худощавое тело, словно зайцы и олени, и это в свою очередь привело к тому, что они более робкие и слабые.

(80)      Итак, позвольте нам применить эту теорию к тем, кто обитает на пространстве от 44-й параллели до 74-й. В этих пределах, по направлению к северу, количество тепла постепенно уменьшается. Южане имеют больше тепла от солнца и меньше своего внутреннего огня. Зимой тепло поглощается телом, а летом оно выходит наружу. Поэтому происходит то, что зимой мы более оживленны и здоровы, а летом - более вялые. Эта же причина делает нас более прожорливыми зимой, чем летом, особенно когда дует северный ветер. Южный ветер приносит противоположный эффект; можно сказать, что летом мы менее прожорливы, как отмечал Аристотель. Поэтому мы можем заметить, что когда немцы посещают Италию, или Францию, или Испанию, то они едят больше, предпочитая не экономить на еде, по этой причине они иногда даже задыхаются. Подобный случай произошел с Филиппом - Австрийским герцогом, когда тот отобедал в Испании в соответствии со своими привычками. Но испанцы, которые у себя на родине живут более экономно, оказавшись во Галлии, становятся более прожорливыми, чем сами галлы. Позвольте нам привести следующие доказательства. Пастухи не раз ответственно заявляли, что, когда стадо движется по направлению к югу, скот мирно пасется поодиночке, но зато на севере стадо становится более активным и держится кучно. Также не является странным то, что Лев Африканский написал, что он почти не встречал стад волов или табунов лошадей, ему попадались только стада овец, которые давали очень немного молока. Наоборот, на территориях германцев или скифов повсюду паслись тучные стада, о чем упоминалось почти всеми писателями. Это не должно объясняться лишь тем, что там имеются лучшие подножные корма, как думал Плиний, дело здесь заключается в климате. Усиление внутренней жары приводит к тому, что те, кто обитают в северных землях, являются более активными и сильными, чем южане. Даже в противоположных краях, по ту сторону Каприкорнского моря, происходят подобные вещи. В местах, удаленных от экватора, количество совместно проживающих людей возрастает, как, например, в Патагонии, где местных обитателей называют гигантами и проживают они на той же самой широте к югу от экватора, что и немцы к северу. Это подтверждает и тот факт, что скифы всегда предпринимают сильные атаки против южан. И это показывает кажущуюся невероятной, но все-таки правду, заключающуюся в том, что величайшие империи всегда возникали на юге, однако, они редко расширялись по направлению к северу. Ассирийцы разбили халдеев, греков, римлян, парфян, персов, турок, готов и татар. Римляне же напротив, были склонны к продвижению за Дунай. После того, как Траян построил каменный мост немыслимых размеров через Дунай (говорят, он имел двадцать пилонов и даже сейчас сохранились их отдельные части), Дакия была завоевана полностью. Но когда Адриан понял, что покоренные племена не могут быть обузданы, то приказал разрушить мост. Позвольте нам теперь привести более современные примеры.

(81)      Галлы терпели многочисленные притеснения от англичан на своей собственной земле и часто уступали им свою территорию. Но сами они не могли проникнуть в Англию, потому что никто их туда не приглашал. С другой стороны, англичане не смогли полностью поглотить скоттов, хотя они боролись за господство над ними в течение 1200 лет. Англичане не покорили маленькую Шотлондию, даже когда и по финансовым и по людским ресурсам они в целом превосходили шотландцев в большей степени, чем галлов. Не правы англичане, обвиняя в предвзятости галлов в споре о природе враждебности - англичане отрицают, что в тот период, когда распалась Римская империя, их земли населяли англосаксы, которые были покорены норманами и которых все презирали за неспособность защитить свои земли. Я не рассматриваю здесь случаи проникновения и расселения в Европе и Азии скифов, парфян, турок, татар, московитов, готов. Если я не ошибаюсь, то Иезекииль, Иеремия, Исаак и другие пророки предостерегали от войн, приходящих с севера, которые угрожали гибелью пехотинцам и кавалерии и грядущим разрушением империи. Все эти вещи, я напомню, относятся к региону, который простирается от 44-й до 74-й параллели, приблизительно там, где расположена Бирма.

(82)      Жителей более отдаленных регионов, которых не так уж много, согласно Гиппократу, обжигает холод, также, как и тех, кто живет у тропиков, опаляет жара. Аристотель в IV книге "Метеорологии" рассуждал относительно силы внутреннего тепла, вырабатываемого за счет чрезмерной реакции, и выводил, что люди обжигаются жарой так же, как и холодом. Холод распространяется и во внутренние районы и является причиной осадков; Помпей называет такие осадки "иней или изморозь". Гиппократ, однако, упоминает эти сведения, описывая народы, проживающие ниже созвездия Медведицы, потому что в его время более северные регионы были неизвестны. Цезарь, с другой стороны, также не знал об этих регионах и он закрепил ошибку, исходя из неверной посылки и утверждая, что немцы вырастают большими и сильными потому, что они, обладая свободой воли, с детства подвергаются физическому воспитанию. В действительности же их рост должен объясняться температурой воздуха и соотношением соков в организме человека. Внутренняя жара гасится в некоторой степени внешним противодействием - они часто и много пьют. Они называют жажду аппетитом, поддерживаемым сыростью и холодом. Форма пиршеств, которая распространена среди германцев, особенно саксонцев и жителей прибрежных районов Балтики, не может быть изменена ни временем, ни законами. "Проводить день и ночь в пьянстве, - говорит Тацит, - является позорным для человека, а шумные ссоры очень часты среди пьяных". Афиней, обвиняя скифов в пристрастии к неразбавленным винам, пользуясь старой пословицей, говорит, что всякий раз, когда лакедемонянам хотелось выпить чего-нибудь покрепче, они говорили, что пора пить "на скифский манер". Хамелеон Гераклита в книге о выпивке говорит, что на праздниках все предпочитали держаться в выпивке скифского образца. Воду часто называли "напитком, лишенным мужества", а спартанцы о неразбавленном вине говорили то же самое. Скифы также имели избыток в наполняющих тело соках, по этой причине они часто испытывали голод.

(83)      Итак, желание пить вызывается жарой и сухостью воздуха, южане предпочитали даже меньше есть, чем пить, чтобы погасить избыточный жар своего тела. Это подтверждает мысль Гиппократа о том, что изобильное питье и изобильная еда, употребляемые одновременно, невыносимы для людей. Тацит, описывая подобное поведение германцев, не понял и не показал его причины. "Сильные, холодные и выносливые, они освоили природу неба и земли", потому что климат у них холодный и земля бесплодная. Более того, окружающий холод способствует большому увеличению внутреннего тепла. То, что они полны силы защищает их от голода; сила определяется ростом; морские животные, выросшие в изобильных водах, превосходят размерами всю остальную живность. То же [окружающая среда] определяет грубоватый и сильный голос, хотя у испанцев, карфагенян и эфиопов он обычно тоже сильный, но, скорее, высокий. В трех последних случаях причина объясняется внутренним холодом и сухостью, а в случае с германцами наоборот - внутренним жаром и сыростью. На голос также влияет изобилие и разнообразие в пище и тяжелый шум вечнозеленых лесов. Тепло также позволяет почти не одеваться, тогда как холод заставляет защищать тело теплой одеждой. Однако женщина, по природе холодная, имеет более высокий тон голоса, чем мужчина. При умеренной температуре голос становится приятным и мелодичным, как у азиатов, испанцев, французов. Чрезмерно влажный воздух севера, по мере его продвижения к югу или к теплым регионам, изменяется за счет испарений.

(84)      "Германцы, - писал Тацит, - склонны к странной противоречивости от природы, этот народ не любит чем-либо заниматься и в то же время ненавидит покой. Однако они ведут частые войны, а когда воздерживаются от войн, то как будто бы отказывают себе в пище". Внутреннее тепло управляет действиями людей, как мы можем это наблюдать в маленьких детях, ибо именно тепло не дает им покоя. Замечено, что влажные тела обычно тучные и горячие. Плутарх подтверждал это в историях из жизни Мария, где упоминал, что потные тела кимвров обычно толстые и горячие. Поэтому испанцы и германцы легко справлялись с ними, как первым отметил Полибий. Марий и Цезарь также одержали над ними знаменитые победы. О франках Цезарь говорил, что в начале битвы они - более чем мужчины, а в конце ее - менее чем женщины. Тацит оставил такой комментарий о германцах: "Германцы, с их громадными телами, устрашают только до первой атаки. Не способные летом к работе и к исполнению тяжелого, изнурительного труда, они не выдерживают первых же испытаний. Их ломает жара". С другой стороны, они легче переносят холод. Помпоний Мела писал, что до наступления половой зрелости дети их ходят почти нагими. Гален, однако, удивлялся рассказам о том, что они погружают в холодную воду своих детей, как только те родятся. Но Юлиан Август объяснил это в своей "Речи Антиоха". Он сказал, что внебрачных детей германцы выбрасывали в Рейн, где те некоторое время держались на поверхности. Он описал это достаточно ярко, но не сослался на какой-либо источник или авторитетное мнение.

(85)      Африканцы, с их сухими, холодными, сильными телами, терпеливо переносят и работу, и жару, как писал Александр Афродисийский. Они не могут переносить холод, так как у них нет внутреннего тепла, в отличие от скифов, которые, напротив, с трудом выдерживают жару, так как изобильно наполнены ею внутри. Точно так же лошади, по своей природе теплые и влажные, с трудом живут в Эфиопии и более легко переносят климат Скифии. С другой стороны, ослы, сухие и холодные, оживленные в Африке и вялые в Европе, не могут жить в Скифии.

(86)      Тех, кто обитает в среднем регионе, беспокоит и холод, и жара, так как середина вынуждена бороться с обеими крайностями; однако, и то и другое [жители среднего региона] переносят одинаково хорошо. Я называю серединой не район между полюсом и экватором, а лишь то пространство, которое размещается посередине между тропиками и полюсом, потому что жара на экваторе не так ужасна, как мы выяснили, но в тропиках более сильна. Самым умеренным следует признать район не от 30-й до 40-й параллели, а от 40-й до 50-й; по мере продвижения на восток он [климат] становится все более умеренным. Здесь лежат более отдаленные части Испании, Франция, Италия, Верхняя Германия - до Майна, обе Паннонии, Иллирия, обе Мисии, Дакия, Молдавия, Македония, Фракия и лучшая часть Средней Азии, Армения, Парфия, Согдиана и большая часть Большой Азии. Однако, чем ближе к востоку, тем климат становится более умеренным, хотя кажется, что климат таких регионов, как Лидия, Киликия, Азия и Мидия, больше похож на южный. Однако в свое время мы еще будем говорить о востоке. Южане, а именно: испанцы, сицилийцы, пелопоннесцы, египтяне, критяне, сирийцы, арабы, персы, гедрозиане, мавры, индийцы, сузианцы, финикицы, нумидийцы, киренаикяне, ливийцы и американцы, населяющие Флориду, ближе к нам. Но те из них, кто живет на той же широте, но далее к западу, имеют более холодный темперамент. Северянам я бы в свою очередь назвал тех, кто населяет территорию от 50-й до 60-й параллели. Они, однако, более сдержанны, чем их соседи, населяющие пространства в районе 70-й параллели. К первому региону относятся Британия, Ирландия, Дания, часть Готландии, Нижняя Германия - от Майна и Буга до дальней Скифии и Татарии, которая занимает добрую часть Европы и Большой Азии.

(87)      Остаются народы, населяющие земли по ту и другую стороны от 15-го градуса в тропиках, но так как они измотаны ужасной жарой, то мы должны говорить о них отдельно. Другие, те, что живут ниже 30-й параллели по эту сторону и над экватором, попадают в зону почти такой же умеренности, как и те, которые проживают ниже 30-й параллели, это следует из нашего знания причин жары и подтверждается нашим знанием истории. Основным же предметом нашего обсуждения являются люди, которые живут от 30-й до 60-й параллели, потому что мы знаем их историю и на основе этого знания можем сложить свое мнение. У нас почти нет материала о других народах, но хорошо подобранная иллюстрация дает возможность правильной оценки всех остальных. Народы Средиземноморья, если говорить об их теле, холодны, худы, рано лысеют, слабы, смуглы, небольшого роста, кудрявы, кареглазы и высокоголосы. Балтийские народы, напротив, теплы, потливы, волосаты, крепки, белокожи, крупнотелы, предрасположены к полноте, с жиденькими бородами, сероголубоглазы и низкоголосы. Промежуточный же тип представляют те, кто живет между ними; они выказывают умеренность во всех отношениях. Но напрашивается вопрос: почему южане, по общему согласию, слабы, но тверды характером, тогда как северяне сильны, но мягки? Противоположное мнение высказывал Гиппократ и многие другие писатели, которые утверждали, что скифы и горцы, напоминающие скифов, были тверды, дики и с рождения переносили многие тяготы. Сопоставив эти противоречивые мнения историков и философов, мы будем верно оценивать историю и попробуем примирить Гиппократа с Александром, Ливием, Тацитом, Полибием, Плутархом и Цезарем, которые говорили, что франки и немцы не были упорны в работе, тогда как нам известно, что северяне усердно трудятся в холодном регионе, а в теплом - истекают потом. С этим согласуется мнение Агафия о германцах и Крантца о скандинавах, считавших, что эти народы развязывают войны зимой, но реже - летом. Наоборот, южане легко переносят жару, подходящую для их характера, хотя становятся энергичнее в холодном регионе и довольно вялы в теплом. И поэтому, как я слышал, испанки обычно называют германцев между собой "вяленая рыба". Но кельты и бельгийцы, когда они попадают в Италию или Прованс, подвергаются пытке москитами и паразитами, страдая до крайней степени из-за нежности их кожи. Коренные жители, благодаря их выносливости, не испытывают в сходных условиях никакого сильного раздражения.

(88)      Имеется достаточно высказываний о форме тела, из которых делается заключение о складе ума, и в результате вырабатывается верный взгляд на историю. Так как ум и тело властвуют в противоположных направлениях, то чем сильнее последнее, тем слабее первый, и чем сильнее человек в своем умственном развитии, тем физически слабее при условии, что функционируют все органы чувств. Ясно, что южане превосходят интеллектом, скифы - телом. Аристотель близок к этому выводу, замечая в VII книге "Политики", что крепкие и энергичные люди наделены меньшим талантом, а их общественные дела не идут в правильном направлении. Африканцы, однако, имеют более чем достаточно мудрости, но недостаточно силы, которая необходима и для отражения нападений врагов и для защиты граждан.

(89)      Третья группа людей состоит из тех, которые владеют прекрасным искусством повиноваться и командовать. Они способны подавить хитрость южан своей силой и противостоять атаке скифов мудростью. Из людей этого типа, как полагал Витрувий, должны отбираться солдаты, так как они не менее превосходны в находчивости, чем в силе. Так как это верно, то я перехожу к другим мнениям. Еще одна историческая проблема ждет своего разрешения - почему готы, гунны, герулы и вандалы вторглись в Европу, Азию, Африку, но из-за недостатка ума не смогли удержать завоеванное? Те, кто воплощали планы мудрых людей, формировали нации, составляющие основу гражданского общества, и долгие годы имели власть над процветающими государствами; здесь на ум приходит образ, созданный поэтами, - Паллада, защищающая Ахилла. Поскольку скифы почти поголовно не любили грамоты, а южане - оружия, то они не могли изначально основать великую империю. В обоих этих сферах римляне достигли успеха, с большой скромностью и мудростью сочетая гимнастику с музыкой, как того и хотел Платон. Правда и то, что они унаследовали законы, интерес к письменности, гражданскую дисциплину от греков; морской науке они научились у финикийцев и сицилийцев. С другой стороны, опыт в военном деле они приобрели в ходе постоянных войн: сначала они научились у скифов использовать меч не только как рубящее, но и как колющее оружие; впоследствии переняли у испанцев умение пронзать врага мечом, как утверждает Полибий. Не следует удивляться, что они превзошли все народы славой своих подвигов, когда направили все усилия на развитие своих высочайших природных талантов. Но это - Божья милость (или правильнее сказать - мудрость?), что южане наделены острым умом, а скифы - сильнее физически, ведь если бы Он наградил лисьей хитростью людей диких и сильных, как буйволы, или великой силой и выдержкой пронырливых как лисы карфагенян, то люди могли бы использовать дар Божий для разрушения. "Нет ничего более жестокого, - сказал Аристотель, - чем вооруженная несправедливость". Более того, он верил, что те, кого Он наделил средней силой, превосходят остальных гуманностью и справедливостью, чертами, которые он отнес к людям, проживающим в умеренном климате. "Почему, - спрашивает он, - люди, которые страдают от слишком сильного холода или жары, нецивилизованны?" Не потому ли, что лучший климат создает лучшие обычаи? В таком случае, почему все историки восхваляют невинность и справедливость скифов и проклинают обычаи южан? Здесь я ищу ответа в свидетельствах истории, чтобы не было разногласия между мудрецами. Так, тучные люди вовсе не злы, как верно решил Цезарь относительно Антония и Доллабела; что касается Брута и Кассия, то их пример показывает, что худых следует опасаться. Северяне - тучны, а южане - худощавы. То, что сказал Тацит о германцах, верно: "Этот народ не отличается хитростью и проницательностью; свобода пирушек вскрывает секреты сердца, а в своих мнениях о других они крайне непостоянны. Сегодня могут говорить одно, а завтра - другое". Более того, в этом кроется одна из причин, почему короли и тираны и раньше, и в наши дни подбирали телохранителей среди фракийцев, скифов, германцев, киркассиан и гельветийцев, не скупясь на большое жалованье; и делают они это не потому, что не доверяют силе своих людей, как многие глупо полагают, а потому что понимают, что крупные тела фракийцев скрывают в себе минимальное количество хитрости и злобы и что им больше нравится роль солдата, чем правителя. Так почему же их называют жестокими и нецивилизованными? Причина очевидна, ибо чем дальше человек от человеческой культуры, тем более он схож с животным, неспособным из-за недостатка разума сдерживать ярость и дурные склонности. Таким образом оказалось, что северяне под влиянием вспыльчивости поступают жестоко. Фукидид называл фракийцев, которые ничего не боялись, "самым безжалостным народом". Тацит так же сказал о германцах: "У них вошло в привычку убивать не сдерживая себя, из-за вспышки ярости, как убивают врага". Так венгры, когда убили Л. Гритти, обагрили свои плащи и копья его кровью, следуя своей национальной традиции. Британцы уничтожили в гражданской войне 12 из 40 королей, бесчисленное количество принцев (около сотни за тридцать лет), а после имели небольшую передышку благодаря внешним войнам. Если верить хроникам Джовио, то трансильванцы довели солдат до безумной жестокости в трехдневный срок. Это было сделано, чтобы люди могли со всей суровостью отомстить Георгу, лидеру ритеров, за то, что он посадил на кол несколько венгерских магнатов. В результате солдаты зубами рвали конечности еще дышащего лидера, поглощая его плоть. Затем, разрубив распотрошенного человека на кусочки, они подали его останки, приправленные плевками, пленникам. Жестокость Дракулы принца Трансильвании повсеместно признана чрезмерной. Я даже не буду приводить примеры неслыханной жестокости готов и гуннов, которую они проявляли не только по отношению к людям, но и к животным, городам, крепостям, могилам и гробницам римлян, срывая их до основания. Они не могли сдерживать свою ярость, как, впрочем, и другие свои наклонности. Тацит сказал о германцах: "Когда они трезвы, они играют в кости на серьезные вещи, их азарт в игре так велик, что при проигрыше они могут поставить на кон собственную свободу". Следом идет жажда наживы, обуревающая как германцев, так и галлов. Прокопий с упреком отмечает, что жажда эта так велика, что за золото они готовы продать жизнь и за деньги развязать войну.

(90)      Южане не столько скупы, сколько бережливы и скаредны, с другой стороны, скифы - расточительны и жадны. Так как они знают свой недостаток, то они чрезвычайно подозрительны. Эта черта и прежде среди моих знакомых была известна достаточно хорошо. Хольстер рассказывал мне доподлинный факт: в Голландии было полно тех, кто подслушивает. Они пребывали в общественных местах, потому что природная подозрительность подогревала их желание знать. Трезвыми они предпочитают вступать в отношения с южанами, а когда чувствуют, что обмануты, то сами обманывают незнакомцев, но в конце концов применяют силу. По всеобщему мнению, они такие же вероломные, как и южане. Древние историки не располагали этими сведениями, потому что у них не было отношений со скифами. Позднее, покинув обычные места обитания, они [варвары] показали свое истинное лицо. После того, как франки выделились из германских племен и заселили Галлию (поэтому немцы часто бахвалятся тем, что французы имеют тевтонское происхождение), Прокопий, рассказывая о них [о франках], сделал такое замечание: "Этот народ быстрее всех предаст свою веру", а Вописк сказал: "У франков считалось нормой посмеиваться над своей верой". Верно писал Алкиатти, что немцы, подобно скорпиону, готовы ужалить сами себя. Эту пословицу по-французски следовало бы произносить с должными извинениями, чтобы наше рассуждение не повредило имени любой расы. Я размышляю не о какой-то характерной особенности, а о врожденной натуре каждого народа. Вернемся к жестокости. Этой чертой датчане и норвежцы в значительной мере превзошли немцев, от которых они вообще многим отличаются. Великое вероломство и жестокость людей по отношению к правителям или в среде самих правителей никогда не порождались такими взаимоотношениями, какие существовали между Христианом и Густавом, между датчанами и шведами. Это те народы, которые мы называем норманнами и которые считаются ненадежными.

(91)      Но если из-за нехватки разума и мудрости северяне не могут управлять своими наклонностями и поэтому оцениваются другими как несдержанные, подозрительные и жестокие, то почему южане даже более жестоки и вероломны, чем они? Здесь я снова ищу решения в истории. Очевидно, что от природы южане имеют величайшие способности. Так, например, Колумелла в третьем разделе первой книги заявил: "Хорошо известно, что карфагеняне очень сообразительный народ, ими сказано - поле должно покориться пахарю". Про египтян, которые боролись против Цезаря, Гирций писал: "Это очень умные люди. Они так ловко копируют сделанное другими, что кажется, будто это те, другие, повторяют их работу". Чуть позднее тот же автор добавил: "Египтяне сильно склонны к предательству". Более того, кто не знает, как искусно и на протяжении долгого времени карфагеняне избегали власти римлян. Тем не менее они всегда проявляли ужасную жестокость в отношении врагов, что показали Пунические войны, а также битва, в которой финикийцы сражались против финикийцев, и когда Спендий выступил против карфагенян. Как сказал Полибий: "Эта война по жестокости и всем видам преступлений превзошла все войны, о которых мы прежде знали". Правда, вещи, рассказанные Полибием о жестокости карфагенян, показались бы смешными, если бы их сравнивать с историей Льва Африканского или с беспримерной жестокостью Мулей Хасана и его сыновей, которую те не так давно проявили к своим подданным, а потом и по отношению друг к другу. Но Мулей Хасан, лишенный трона, который раньше он сам захватил, изгнав своего отца, явился просителем к императору Карлу, униженный и ослепленный на оба глаза, зверски выжженые его братом.

(92)      Именно от карфагенян идут все эти казни: выдавливание глаз, разрывание конечностей, сдирание заживо кожи, медленное поджаривание и сажание на кол. Но колесование идет от германцев, это подтверждает написанное Мюнстером. От этих наказаний итальянцы, галлы, испанцы, греки и даже азиаты часто с ужасом отворачивались и неохотно перенимали у других. До преторианского закона о казни, который тем не менее запретил телесные наказания, римляне казнили топором, лишая жизни через отрубание головы, позднее распространенным способом стало умаривание голодом, наконец, была разрешена пожизненная ссылка. Среди греков традиционно использовался яд из болиголова [цикуты - М.Б.]. Хийяне его разводили водой, чтобы смерть не была мучительной. Греки считали, что в самой смерти жестокости более, чем достаточно, если, конечно, человек не был виновен в каких-то невиданных ужасных преступлениях. Если кто-то склонен считать, что такая жестокость идет от порочного воспитания, как утверждает Полибий, то пусть внимательно рассмотрит природу южных американцев, которые окунают мальчиков в кровь убитого врага, затем сосут кровь убитого из вен и продолжают свой жуткий пир на растерзанных телах.

(93)      Итак, жестокость южан и скифов имеет мало общего, потому что последние впадают в ярость под влиянием импульса, а в мщении способны показать себя не только добродетельными, но и великодушными - они легко вспыхивают, но и легко успокаиваются. Южан не так просто разгневать, но, будучи рассерженными, они с трудом успокаиваются и атакуют врага с хитростью лисицы и упорным, но не явным неистовством. Поверженного врага они подвергают ужасным и болезненным пыткам. Такая свирепость в чем-то сродни деспотизму, который порочная система воспитания и дурные наклонности развивают в человеке, но в основном она [порочность] имеет своей причиной сумбурность в чередовании настроений. Это в свою очередь идет от элементов, на которые неодинаково воздействуют внешние силы. В этом проявляется власть небесных тел над телом человеческим, что заключено в определенных элементах - кровь в теле, дух в крови, душа в духе, разум в душе. Хотя душа не подвластна материальности, тем не менее во многом на нее влияют внешние воздействия. Получается, что те, кто находятся в самых отдаленных районах более склонны к порокам. Как черная желчь с трудом удаляется из крови, подобно осадку из вина, так и болезни ума, причиной которых является воздействие черной желчи, с трудом излечиваются. В действительности южане насыщены черной желчью, которая опускается словно осадок на дно, когда настроение смягчается теплом солнца, или поднимается все выше и выше, влияя на эмоции, на психику так, что люди становятся неуправляемыми. Такими, говорят, были Аякс и Марций Кориолан. Последнего нельзя было ничем умиротворить до тех пор, пока он огнем и мечом не уничтожил границы между своей державой и союзными городами. Другой, когда не смог отомстить врагу, обернул свой гнев против овец и скота и порубил многих животных.

(94)      Легко составить мнение об истории, если мы знаем причину безумия. С одной стороны, ясно, что южане в большей степени, чем северяне, подвержены безумию. Кроме того, люди сходят с ума легче, чем животные. Лев Африканский писал, что в Африке многие люди пребывают в бредовом состоянии и что общественные институты там отделены от лишенных душевного равновесия. Подобных людей много и в Южной Испании. В Нижней Германии почти нет людей, которые страдали бы безумием от избытка черной желчи, но больше безумных от избытка крови - этот тип безумия простые люди называют болезнью святого Витта, она выражается в экзальтации и бессмысленных танцах. Музыканты своей игрой на лире способны повлиять на больных: используя спокойные ритмы и определенные приемы, они постепенно завладевают вниманием танцующих и воздействуют на них, пока серьезность исполнения и ритм не успокоят сумасшедших. С другой стороны, те, кто населяет средние районы, впадают в безумие тогда, когда их начинает сжигать желтая желчь. Избыток ее приводит к увечьям и убийствам. Живущие вниз от Медведицы, поскольку у них обильны выделения [желчи], должны бороться с определенным видом слабоумия в старости, а точнее - с дремотой, которая является тем видом умственной слабости, которая приводит к оцепенению и забывчивости. Хотя справедливо заметить, что сумасшествие встречается повсюду. Я называю безумием такое состояние, когда никакие обстоятельства не могут укротить природные склонности, главным образом это наблюдается у северян. Мудрого человека может охватить ярость, говорил Цицерон, но не безумие. Многие известные авторы объясняют этот факт крайне глупо, утверждая, что безумие является уделом грубых и простых людей. Все это лишь общие положения. Везде есть склонные к бреду, меланхоличные, обезумевшие и сонливые люди, так же как и везде есть мудрые, сильные и выдержанные - в одном месте больше, в другом - меньше. Утверждения лекарей об излечении меланхолии и замечания Аристотеля о меланхоличных людях касаются северян и в свете этих сведений следует составлять свое мнение об истории. Многие вещи мы пропускаем, останавливая внимание лишь на том, что было упущено или недостаточно полно раскрывалось. К таковым относится тот факт, что южане особенно предаются всем плотским удовольствиям и вожделению, как утверждалось Гиппократом, тогда как скифы менее склонны к любви, потому что их красавицы чрезмерно холодны и унылы, а также потому, что из-за их увлечения верховой ездой они часто оказывались бесплодны. Поэтому они учинили суд над любовью. Они ненавидели ее и кастрировали себя. "Кастрацией" они называют перерезание вены, которая находится на голове за ушами, мы слышали, что некоторые люди практикуют это и в наши дни. Однако это голословное утверждение отрицается почти всеми историками.

(95)      Давайте применим наконец верное мерило для оценки истории, которое мы так долго искали, и уничтожим разногласия между философами и историками. Действительность подтверждает, что плодовитость готов, скифов и германцев такова, что они не только заселяют обширные безлюдные пространства, украшая леса севера большими городами, но еще и основывают поселения по всей Европе. Немцы заселяют земли над Дунаем, а скандинавы - даже у крайних границ Скифии. Мефодий и Павел Диакон сообщали, что их армии перемещаются по пространству, как пчелиные рои. Иордан и Олаф называли север "мастерской, где делают людей", потому что оттуда вышли готы, герулы, гунны, кимвры, лонгибарды, аланы, бургунды, норманны, пикардийцы, гелпиды, сабоны, славяне, свионы и руги. Кроме того, поскольку скифы теплы и полны влаги, то плодовитость у них самая высокая. Я не знаю, почему Гиппократ решил, что скифы более холодны внутри, сама природа показывает, что это ошибка. То, что природа дает тепла внутренностям зимой больше, чем летом (теплое дыхание из раскрывающегося рта показывает это), также влияет на людей, населяющих север. Значит, зимой люди более способны к зачатию и менее похотливы, как сказано у Аристотеля. Люди более похотливы летом (по причине раздражения, причиняемого желтой желчью, которая в это время наиболее обильно выделяется), но менее способны к деторождению. В этом проявляется величайшая мудрость Бога, ибо тем, кто имеет достаточную возможность порождать страсть, страсть не очень нужна, но тем, кому дано меньше похоти и любовного пыла, высший родитель - Природа дала больший стимул желания. В противном случае они вовсе не желали бы умножать свой род или основывать общества. Та же Природа сделала так, что зимой мужчины, а летом женщины более склонны к похоти. Доктора считают, что не следует искать удовольствия ради него самого - это постыдно, но подобного рода удовольствие должно быть направлено на зачатие потомства, как это происходит у всех других живых существ, при этом в человеке постоянно присутствует желание наслаждаться союзом, для которого мы рождены. Страсть может закрепить союз на краткое время, как это происходит у других живых существ, но она не способна сохранить надолго любовь. Мне не кажется убедительным объяснение Гиппократом того, почему скифы менее способны к любви, тем, что они носят кожаные штаны и ездят верхом, тогда как по свидетельству Аристотеля, приводившего и другие причины, люди, привыкшие ездить верхом, напротив, более похотливы. Эти факты дают возможность оценить мнение Цезаря, жителей города Валатерры и Тацита, которые так высоко оценивали воздержанность германцев. Тацит говорит: "Молодые люди очень рано стремятся познать любовь, поэтому их юность не слишком затягивается, но девушки не торопятся". Это не может определяться силой воли, ведь мы уже показали, что северяне от природы самые несдержанные в употреблении питья, еды, в играх и преступлениях. Именно сдержанный человек также воздержан и в половых отношениях, а не наоборот. Более того, нет причины для воздержания, когда нет похоти и страстей, ибо они не искушают, как нельзя сказать о ком-то, что он храбрый, если он не испытал опасности или мук тяжкого труда. Южане же, наделенные большей мудростью и силой разума, своим особым даром осознали, что они могли бы грешить совершенно свободно ради удовольствия. При этом упомянем, что самоконтроль особенно труден тогда, когда, окунаясь в похоть, человек предается ужасным излишествам. Известны случаи совокупления людей и животных, я думаю, в этом причина того, что районы Африки породили столько монстров. Отсюда берет корни и та невероятная ревность южан и карфагенян, которую упоминает Лев и от которой совершенно свободны немцы. О последних Цезарь писал так: "Узнать женщину до двадцати пяти лет считается у них одной из главных целей, и это не скрывается". Альтомер, Поджио и Мюнстер в описании Бадена говорили, что немцы, так же как и иноземцы, купались совместно с чужими женами и это ни у кого не вызывало подозрений. Слово "ревность", говорил Мюнстер, не имело места в их отношениях. Немец Иреникий добавляет: "Этот обычай в наше время наблюдается повсеместно на морских курортах". Цезарь также писал, что британцы имели по двенадцать общих жен и что братья сожительствовали с сестрами, а родители - с детьми. Итальянцы никогда не могли вынести такой образ жизни, много меньше замечены в этом испанцы, хотя они часто сходили с ума от любви и ревности. В действительности южане и карфагеняне думают, что смерть предпочтительней измены. Хотя не стоит удивляться тому, что цари персов, карфагенян и евреев всегда имели великое множество жен, это подтверждают Диодор во II книге, Геродот - в III книге и Иосиф - в 17-м разделе IV книги. Скифы, напротив, имели ли они общих жен или индивидуальных, жили, однако, с ними так, что приходится только дивиться рассказам о самых невероятных примерах воздержания, дошедших до нас и касающихся самих царей, у которых народ, как правило, перенимает обычаи. Тацит пишет, что, пожалуй, изо всех варваров только германцы имели индивидуальных жен. Волатерраний утверждал, что Казимир Польский, а также Вацлав, царь Богемии, всегда жили целомудренно, будучи холостяками. Император Генрих I не только воздерживался от обладания чужими женами, но даже навсегда отстранился от своей собственной.

(96)      Зачатию способствуют внутренний пыл и влага, а похоть определяется избыточным выделением желтой или черной желчи. В случае избытка желтой желчи похоть, вероятно, обусловлена повышенной раздражительностью, при избытке черной - похоть вызывается пенистыми элементами, которыми очень насыщен этот вид желчи. Я думаю, что Аристотель имел это в виду в том месте, где он писал о том, почему самые чувственные люди встречаются среди меланхоликов. Действительно подтверждено, что те, кто употребляет кислую и пенящуюся пищу, становятся более похотливыми, потому что такая еда приводит к избытку желчи. Возможно, по этой причине поэты изображают Венеру рожденной из пены морской. Среди всего животного мира только зайцы способны на любовь между самцами, которая, по мнению Варрона и Элиана, вполне возможна и осуществима, но не может привести к зачатию, ибо только женские особи изо всех живых существ могут забеременеть. Я думаю, что зайцы имеют такую склонность потому, что их организм перенасыщен черной желчью в сравнении с другими животными. Для нас неудивительно и то, что говорят о склонности к подобной страсти среди южан, изобилующих черной желчью. Птолемей писал, что по причине особой чувственности южан Венере поклоняются главным образом в Африке и что созвездие Скорпиона, которое имеет влияние на половые органы, преобладает в небе над этими областями. Вследствие обилия черной желчи южане страдают от проказы, которая по этой причине называется древними пунической болезнью, при чем не из-за красноты, потому что южная проказа не вызывает покраснений, как отмечают Моисей и Плиний, а потому, что происходит она из районов Карфагена, отсюда также болезнь арабов, которая одними называется лишай, другими - левка или кожная сыпь. До времени правления Помпея Великого, по свидетельству Плиния, в Италии не видели прокаженных. Эта болезнь, как он писал, была характерна для Египта. Доказательством служит то, что Моисей, самый древний изо всех правителей, издал множество законов о прокаженных, в то время как греки и римляне не предприняли здесь ничего. Конечно, Лев Африканский и Альварес согласны с этим: один ссылается на бесчисленное количество домов для прокаженных в обеих Мавританиях, а другой писал, что в Абиссинии они так смешались со здоровыми людьми, что казалось, будто все кругом больны. Наши современники оставили свидетельства, что Америка изобиловала прокаженными или, как они говорят, людьми, страдающими неаполитанской болезнью. Эту болезнь Скалигер называл "индийской", индийцы же называли ее "луа". Она была завезена и в Европу, и в Африку с островов и постепенно проникла наконец в Сирию и Скифию. То, что фактически одной из ее причин является избыток черной желчи, ясно из того факта, что те, кто обладает более меланхоличным настроем, с трудом вылечиваются от этой болезни. Преобладание черной желчи делает южан печальными, двигающимися с опущенными лицами, медленной походкой, погруженными в задумчивость; северяне же, по причине избытка крови, веселы и проворны. Теперь ясно, почему все историки утверждают, что южане склонны к величайшим грехам тела и разума. Причина очевидна - они изобилуют черной желчью. Если бы свойственная им меланхолия (мы знаем много ее видов), названная "опустошенностью", могла бы быть сдержана, то они достигли бы замечательной силы ума и тела. Прежде всего они свободны от многочисленных видов болезней, происходящих по причине переедания, патологических выделений и плохой крови. В Африке лихорадки очень редки и легко переносятся южанами, по причине отсутствия в них внутренней влажности и тепла. Однако перемежающаяся лихорадка с приступами в каждые три дня, свойственная подавленному состоянию, будучи однажды вылеченной, никогда не повторяется, сказал Гиппократ. На севере, чем дальше удаляешься от среднего района, тем чаще встречаются изматывающие лихорадки, опухоли, припадки, конвульсии и слепота, причина этому - тяжелый климат и многочисленные выделения, которые незначительны у южан.

(97)      В районах с умеренным климатом паразиты не так активны благодаря частым перепадам температур. Хотя зима и лето всегда характеризуются крайностями, но для средней полосы характерна также и быстрая смена весны и осени. Отсюда проистекают особенное нездоровье, малярии, кожные заболевания, гангрены, причину которых люди глупо, я бы даже сказал нечестиво, ищут в жизни святого Антония. Ведь он многими почитается в Италии и Нарбонской Галлии, ему возносятся горячие молитвы, перед ним испытывают больший страх, чем перед самим Господом. Ошибаются те, кто думает, что люди умеренной полосы, где нет крайних проявлений, имеют лучшее здоровье и более долгую жизнь. Природа южан приспособлена для жары, а северян - для холода. Те, кто проживает в средней полосе, хотя они и кажутся более сдержанными, тем не менее страдают и от жары, и от холода, а более частые колебания воздуха, присущие этому региону, порождают болезни и преждевременную старость. Отсюда, я полагаю, проистекают столь несхожие мнения историков о продолжительности жизни. Аристотель думал, что она длиннее на юге, Плиний - на севере, Гален - в центральных районах, которые, по его мнению, были расположены в Средней Азии, где люди наделены высшей умеренностью. В действительности же даже в фантазиях невозможно предположить, чтобы галлы, скифы, египтяне или арабы проживали бы в этих местах. Хотя тот же Гиппократ писал, что наиболее богатые, наилучшие и прекраснейшие условия для жизни обнаружены в Азии, это мне кажется отчасти справедливым и отчасти ложным. Известно, что те, кто живут севернее умеренного пояса, выше ростом, и как мы показали, обладают более статной фигурой; Цезарь и Тацит оставили свидетельства о замечательно рослых германцах, а красоту галлов древние считали общеизвестной, из-за белого цвета кожи азиаты называли их молочно-белыми. Тертуллиан также характеризовал галлов, однако, создается впечатление, что британцы превосходят их. Гален не видел галлов, ибо даже Марк Аврелий не смог вынудить его поехать в те районы, где они проживали.

(98)      Кроме того, поскольку долголетие поддерживается внутренней теплотой и влажностью, то север более соответствует месту, где продолжительность жизни должна быть большей. Возможно, по этой причине Плиний думал, что гиперборийцы умели продлевать свою жизнь до глубокой старости. Действительно, известно, что в Британии люди бы жили до ста лет и дольше, если бы они не предавались излишествам в еде и выпивке. Рукописи древних и более поздних авторов свидетельствуют, что южане также живут достаточно долго, хотя и не имеют в избытке внутренней теплоты и влажности, да и количество выделений у них невелико. По общему мнению, все эти черты должны бы ускорять старость и приближать смерть. По наблюдению Феофраста, чем раньше растение набирает рост, тем дольше оно цветет. Другие думают, что время жизни увеличивается в районах умеренного климата. В Италии и сейчас много людей, которым перевалило за сто. Плиний по переписи установил, что некоторые римляне жили до ста сорока лет. Человек, который сравнит сведения, сообщаемые нашими историками, с древними, а мнения древних друг с другом, при этом дополнив их знаниями о природной среде, может иметь справедливые суждения, касающиеся истории. Например, именно южане наслаждаются более долгой жизнью, особенно нумидийцы; что ж, это вполне вероятно, потому что есть рассказы о старых воронах, у которых почти совсем нет тепла и еще меньше влажности, но проживают они время, равное четырем человеческим жизням. Более того, слоны, которые, по свидетельству Аристотеля и Юба, могут считаться долгожителями среди почти всех живых существ, тоже встречаются только на юге. То же касается пальмовых деревьев, которые цветут тысячи лет и которые не могут нигде расти, кроме как в южных регионах. Золото и алмазы, известные своей прочностью, чаще встречаются на юге, а на севере их почти нет. Гален ошибался, полагая, что жизнь продляется превосходной сдержанностью. Если бы это было так, то скалы сдержаннее растений, растения сдержаннее живых существ, слоны и олени сдержаннее людей, но это абсурд, кроме того, он также думал, что выдающийся талант определяется соответствующей умеренностью. Если признать, что разум превосходит тело и вспышки яркой гениальности порождал юг, а не север, то нет сомнений, что более способная часть населения мира проживает на юге и что среди южан больше добродетелей, чем среди скифов. Но и большие грехи встречаются там, где бы ни появились южане. Теперь нами может быть легко понято заключение из истории Ливия. После того как он подчеркнул добродетели Ганнибала, он сказал: "Великое множество добродетелей этого человека уравновешивалось чудовищными грехами: зверская жестокость, пунническое вероломство, способность на предательство, неуважение к святыням, отсутствие страха перед богами, пренебрежение к клятве, непочтительность". То, что написал Макиавелли, ошибочно - будто люди могут в конце концов впасть в крайний грех, приводя при этом пример Павла Балионе, тирана Перуджи, который мог без труда убить папу Юлия вместе с его охраной, но предпочел потерять власть и не совершить такого преступления. Ганнибал не поступил бы так. Тот же Макиавелли считал самыми грешными среди всех народов итальянцев, испанцев и галлов; известно его высказывание, где он в самых превосходных степенях превозносит справедливость и сообразительность немцев. В другом месте он набрасывается на них за вероломство, скупость и высокомерие. Эти противоречия возникли из-за пренебрежения обычаями и природой этого народа. Глупые и неотесанные люди в действительности не могут быть бесчестными, но, как сказал Платон, великие таланты обычно наделены великими добродетелями или великими пороками; так плодородная, но невозделанная земля, порождает много вредных сорняков, и, лишь обработанная должным образом, она становится действительно плодоносной. Но бесплодная земля, с другой стороны, не приносит ничего полезного, но на ней нет и сорняков - нет ничего, за исключением тяжкого труда на ней. Я выношу такое же суждение и в отношении талантов южан и скифов. В связи с этими доводами не является удивительным то, что почти все историки и поэты - начиная с Эсхила и до наших современников - восхваляют большую честность скифов и нападают на хитроумных южан. "Древним обычаем среди германцев, - сказал Тацит, - является повсеместное превосходство силы над справедливыми законами". Действительно, в те дни немцы почитали физическую силу и, как они говорят сами о себе, сейчас мало изменились к лучшему. С тех пор они жили в крайнем небрежении [к закону], и я не понимаю, почему их честность достойна таких пышных панегириков, ведь она не является существенным благом или сильным злом. На это можно посмотреть и с другой стороны: человек, которого ничто не ограничивает в его пороках, намеренно превозносит добродетели, которые он оценивает самой высокой ценой. Для любого человека есть только один прямой путь к добродетели, но вокруг него здесь и там появляются кривые дорожки, но даже те люди, которые показывают высшие примеры добра и зла, все-таки более склоняются ко злу, и из-за этого своего влечения не могут без посторонней помощи удержаться от жестоких убийств и преступлений. Не всегда вознаграждается бессмертием побуждение людей к справедливости, но многие думают, что могут жить в высочайшей честности и станут совершенно счастливыми, если никогда не отведают плодов зла (без которых, однако, природа добра не может быть понята) и, подобно другим живым существам, будут жить в согласии со своей собственной природой. Мы видим, действительно, что скифы и горцы, воспитанные вне норм, наиболее подходят к этому типу людей. Вне всех этих сложностей остается вопрос о том, каким чувством справедливости руководствуются историки, которые нападают на суеверия, отсутствие набожности, магию, низкие вожделения и жестокость греков, египтян, арабов и халдеев, совсем забывая о тех качествах этих народов, которые справедливо достойны восхваления? Благодаря этим народам, словно струя фонтана из-под земли, пробили себе путь письменность, важнейшие искусства, добродетели, гимнастика, философия, религия и, наконец, humanitas. Скифы не проявляли трудолюбия, как это делали народы средней полосы, но только южане наделены самыми выдающимися талантами, полученными ими от бессмертного Бога. Мера природной одаренности может быть лучше рассмотрена и конкретные исторические причины лучше поняты, если мы используем аналогию с человеческим телом, или с хорошо организованным государством, или с порядком небесных созвездий.

(99)      Давайте теоретически предположим, что определенные планеты расположены над этими тремя типами народов, идущими в том порядке, который мы предложили. Давайте закрепим Сатурн за южанами, Юпитер - за следующей группой, Марс - за северянами. Вернувшись назад по кругу, Венеру отдадим южанам (Солнце, как источник света, будет общим для всех), Меркурий достанется следующей группе, Луна - северянам. Из этой условной схемы нам будет проще понять постоянную власть природы, ибо халдеи считают, что власть Сатурна контролирует понимание, Юпитер руководит действиями, Марс направляет производство. Кроме того, более понятным станет еврейский метод толкования природы. Иудеи называют Сатурн спокойным, и это, пожалуй, самое важное качество для размышлений. Юпитер они называют справедливым. Греки заимствовали эту идею у евреев (и это вошло в число прочих добрых дел). Они представляли себе, что справедливость исходила со стороны Юпитера, Марс они называли сильным и храбрым, поэтому халдеи и греки думали, что он покровительствует войне. Говорят, что Сатурн - холодный, Марс - теплый, Юпитер - наиболее сдержанный в сравнении с первыми двумя. Первый главенствует над знаниями и теми вещами, которые находят свое воплощение в уединенном размышлении и в поисках истины; второй - над мудростью, которая воплощена в душе, и над охватывающими все добродетелями; третий - над механическими искусствами и изобретениями, которые требуют умения и силы. Первый имеет отношение к разуму, второй - к рассуждениям, последний - к воображению. Южане с их непрерывной тягой к размышлению, находящиеся во власти черной желчи, были покровителями и руководителями высшего познания. Они выявили секреты природы, они открыли математические дисциплины, наконец, они первые осознали природу и власть религии и небесных тел. Скифы, напротив, менее годны к размышлению, чему виной избыток в них крови и особые склонности (из-за которых разум настолько угнетен, что редко проясняется). В силу этого они правильно стали проявлять интерес к тем вещам, которые подвластны чувствам, упражняясь в ручных ремеслах и изобретениях. Поэтому от северян пришли так называемые механические изобретения - орудия войны, искусство литья, печатание и все, что связано с обработкой металла. Немец Агрикола упрекал Аристотеля и Плиния в незнании всех этих вещей, в которых они, по его мнению, ничего не понимали. Не покажется удивительным и то, что южане часто обращались за помощью к северянам, которые, благодаря небесному дару, знали, как найти тайные жилы земли, а обнаружив их, они могли добраться до них. Кроме того, теми же сынами Марса с давних времен культивировалась военная дисциплина, и делалось это с невероятным азартом. Они испытывали оружие, выравнивали горы, отводили воду и много времени уделяли охоте или искусству строительства, казалось, что их собственный талант сокрыт в их руках. Это подтверждается высоким качеством предметов домашнего обихода и изготовленных ими орудий, которые сделаны так умело и изобретательно, что другие народы только дивятся и не могут воспроизвести ничего подобного. Возможно, это имел в виду Платон, когда сказал, что Марс и Вулкан открыли механические искусства. Тогда, если верить в созвездия и прислушиваться к мнениям звездочетов, тот, кто был рожден по гороскопу под Марсом, станет либо хорошим солдатом, либо умелым ремесленником.

(100)      Люди же среднего района не предназначены для познания тайных наук, как южане, или для ручных ремесел, как северяне, хотя они более склонны к устройству дел. Если кто-либо прочтет все рукописи историков, то придет к выводу, что именно у народов этой группы впервые появились государственные учреждения, законы, традиции и лучшие способы управления государством, от них также пошли коммерция, занятия риторикой, логикой и, наконец, педагогика. Покровителями этих дисциплин считаются Юпитер, Меркурий. Рожденные под Юпитером или Меркурием или при обоих сразу считаются годными по своей природе к такого рода занятиям. Действительно, исторические повествования свидетельствуют о том, что великие империи всегда процветали в Азии, Греции, Италии, Верхней Германии, а эти места лежат между полюсом и экватором от 40 до 50 градуса, и именно из этих районов ведут свое происхождение величайшие правители, лучшие законодатели, самые беспристрастные судьи, мудрейшие правоведы, самые знающие и талантливые ораторы, умнейшие коммерсанты, наконец, самые знаменитые музыканты и драматические актеры. Ни одного правоведа не дала Африка, много меньше вышло из Скифии, нет из этих мест ораторов, мало поэтов, еще меньше историков, совсем мало тех, кто преуспел в коммерции, как это удается итальянцам, грекам, испанцам и азиатам.

(101)      Давайте сравним эти факты с историей, чтобы мы могли судить более верно о предмете в целом. Гален жаловался, что ни одного философа не пришло из Скифии, хотя было много из Греции. Он описал галлов, природу которых он открыл и знал, имея с ними постоянные контакты. Император Юлиан писал: "Кельты не одарили мир трудами по философии или по математическим дисциплинам, но они интересовались логикой и риторикой". Значит, прав Ювенал: "Красноречивые галлы учили красноречию бриттов". В действительности сама их религия дает тому свидетельства. "Галлы особо почитали бога Меркурия, - писал Цезарь, - у них существует много его образов, они считают его покровителем их мастерства; они приписывают ему большую силу в делах, приносящих богатство, и в ведении торговли". Продолжительный опыт подтвердил эти исторические сюжеты, потому что нигде в мире нет такого количества правоведов, нигде гражданский закон не вводился с большим усердием.

(102)      Оккультные знания и математические дисциплины, действительно, не были созданы северянами. Южане, напротив, под воздействием черной желчи, вызывающей тягу к пространным размышлениям, сознательно уходят от руководства делами и ищут пустынного одиночества. Сила созерцания и размышления (которая евреями и мудрецами считается в некотором роде смертью) состоит в следующем - она обостряет ум и отделяет человека от его сущности. Когда человек достигает состояния отрешенности, то постепенно не только проникает в тайные секреты естественных вещей, но также наполняется высшим знанием дел божественных. Впоследствии, при помощи бессмертного Бога, он открывает трудные и прекрасные предметы людям несведущим. По этой причине тем, кто читал историю, не покажется странным, что самые талантливые философы, математики, пророки и, наконец, все религии мира, должны проистекать из южных регионов, как из самого изобильного источника. При этом нельзя сказать, что высший разум не хочет наполнить человека Божественным духом, потому что Бог везде и во всем, подобно блеску солнца. Этот блеск лучше виден в чистой воде, нежели в мутной, подобно этому и божественность ясно проступает в чистом разуме, а не в угнетенном, находящемся под воздействием телесных желаний и волнений вокруг себя. Тот, в чьем организме содержание крови избыточно, с большим трудом может отстраниться от земных дел, поэтому Гераклит справедливо назвал мудрых людей "жаждущими душами". Но высказывание того же Гераклита о том, что высшей мудростью наделены люди, в организме которых избыток влажности и тепла, абсурд, недостойный философа, потому что мы видим, что те живые существа, которые более холодны, они же более мудрые, и об этом писал еще Аристотель. Давайте возьмем в качестве иллюстрации очень умное животное - слона, чья кровь, как свидетельствует Плиний, является самой холодной.

(103)      Постольку факты именно таковы, то легко оценить, правда ли то, что сообщают историки о религии южан. В частности, Лев Африканский так описывает храмы: "В городе Фивы около 700 храмов, самый большой из которых имеет 1000 шагов в диаметре и 31 дверь. И день и ночь его освещают 900 факелов". С этим можно сопоставить и то, что рассказал Альварес в истории абиссинцев о немыслимых по величине храмах, о бесчисленных монахах, которых он видел вокруг этих храмов, причем это характерно не только для городов, но и для сельской местности. Он видел толпы монахов на базарах и в селениях, их даже призывают на военную службу, а сами правители следуют их образу жизни. Царь Негий или Иоанн Белул, например, жили как священники, облачались как священники и вели долгие беседы со священнослужителями о смысле символов веры. Кроме того, он рассказывал о постах верующих, которые просто невозможно сравнивать с нашими. Проверка этих сообщений показывает, что они, действительно вполне вероятны. Многие [среди верующих] поддерживают жизнь, обходясь без хлеба - похлебкой из чечевицы или овощей, приготовленной на простой воде и, конечно, невкусной; другие носят железную ленту как пояс на голом теле. Во время постов, которые соблюдаются в течении всего года, многие проводят в бдениях всю ночь; некоторые из постящихся спят по горло в воде, есть и такие, которые стоят 24 часа, глядя на небеса. В определенные дни все бичуют себя прутьями или хлыстами. Те же, кто согрешил против веры или отказывается целовать крест, сжигаются в очистительном пламени. Они верят, что и счастливые, и несчастные события одинаково проистекают из желания одного всемогущего Бога. Такая вера очень удобна для защиты государства и счастливой жизни. Но глупость их при устройстве государственных дел и руководстве гражданами очевидна из того факта, что, даже если человек, совершивший проступок, выплатил положенный штраф, чем вполне удовлетворил жертву, бичевание обидчика все равно не прекращается. Более того, главного судью, который подобно канцлеру разбирает самые важные дела, по приказу короля тоже могут запороть до смерти. Часто убийцу доставляют к родственникам убитого для распятия на кресте. Кроме того, все распоряжения передаются изустно, без документов или предписаний. Должники, если не могут уплатить штраф, отдаются в рабство кредиторам. От каждого требуется сдавать в общий котел овес или нечто подобное. У них нет постоянных поселений, крепостей, городов, люди кочуют по всей стране, правитель живет в шатре, хотя имеет очень ценную домашнюю утварь и значительное состояние. Они не пользуются бумагой, но вверяют отчеты о государственных делах тонко выделанному пергаменту. Подобные факты показывают, что народы такого типа мало пригодны устраивать дела. Они даже менее приспособлены к этому, чем скифы, которые все решают силой оружия, как плебеи или дикие животные. Вот что писал Тацит о древних германцах: "Они ничего не делают, будь то общественные дела или личные, без оружия". Сегодняшние историки подтверждают это мнение следующим образом: "Страдая от несправедливости, они редко прибегают к разумной мести, а лишь к мечу или грабежам, которых они не стыдятся". Более того, трудно сыскать что-либо более беззаконное или варварское в сравнении с тем, что творится в Клагенфурте. Там, если кто-то подозревается в краже, то сначала подвергается смертной казни, а затем над ним производят суд. Говорят, что этот обычай пришел от гуннов и готов, у которых также позаимствованы законы о поединках. Изо всех видов несправедливости ничто не может быть более низко, чем то, что, когда человеку, слабому и беззащитному, нанесено оскорбление, он подвергается еще более презрительному к себе отношению со стороны окружающих, если не попытается выступить с оружием и не подвергнет свою жизнь опасности, при этом никому неважно, насколько силен его противник. Использование судебных поединков вызывает насмешливое отношение к скифам, которых можно сравнить только с животными, превосходящими их в силе. В целом же природа устроена таким образом, что скифы, у которых меньше разума, но больше силы, наделены добродетелью воинской славы, южане - склонностью к благочестию, жители средней полосы - мудростью. Хотя все готовы защищать государство любым способом, тем не менее одни привычно используют при этом силу, другие - богобоязненность, третьи - чаще обращаются к законам и правовым решениям. Не покажется странным, что величие халифа или священника-исмаэлита было так неоспоримо, что эти лица осуществляли полный контроль не только над законом и религией, но и над всей империей, ее арсеналами, всеми ее владениями, над свободой и рабством, наконец, им принадлежало право над жизнью и смертью каждого подданного. Но турки, в определенном смысле потомки скифов и мамелюков по расе, первыми порвали с их господством и изгнали их из древних владений. Возможно, поэтому говорят, что Сатурн был изгнан властью Юпитера. Это можно толковать следующим образом: раньше мудрые и благочестивые люди рождались королями во имя справедливого правосудия, тогда люди думали, что они [короли] могут управлять единолично. Тем не менее долго так продолжаться не могло, потому что в те далекие времена большинство людей не были наделены богобоязненностью и совестливостью. Поэтому сложилось так, что мудрые, взяв власть в свои руки, стали управлять государством, самые религиозные и склонные к философствованиям обратились к жертвоприношениям и предались размышлениям, а простые люди занялись военным делом, сельским хозяйством и ручными ремеслами. Итак, мудрые люди основывают государство на молитвах и предостережениях, благоразумные - на правилах и законах, сильные - на власти и подчинении. Я думаю, что государственная власть основывается на законе, приказе и подчинении. Священники и мудрецы предостерегают, чиновники издают приказы, подчиненные их выполняют. Так, например, Анаксагор был советником Перикла, Платон - Диона, Исократ - Никия, Плутарх - Траяна, Полибий - Сципиона. Постепенно, благоразумные указания мудрости и религиозная вера через магов передавалась персам, через брахманов - индийцам, через предсказателей - грекам, через первосвященников - римлянам. Сами они не были способны управлять государственными делами. Этот факт привел Платон, когда взял на себя исполнение вверенной ему государственной службы, а он был очень умным человеком. Аристотель писал об Анаксагоре, талантливом ученом, который в своих страданиях утратил благоразумие и позволил себе умереть от голода и бедности, отвергая любые доходы. Нечто подобное случилось в недавнем прошлом также и с Гаци. Филон очень высоко ценил Моисея, как единственного из смертных, кто был одновременно очень храбрым военачальником, благоразумным законодателем и святым пророком.

(104)      Теперь мы можем применить анализ основанный на восприятии мирового государства как единого организма, согласно которому функции разных народов были бы разделены. Тогда мудрость досталась бы южанам, а благоразумие - народам, проживающим в средней полосе. Эту идею можно перенести и на части души, тогда ум будет предостерегать, разум - отдавать команды, а чувствам, как подчиненным, остается выполнять приказы, а в триединой власти души - животной, жизненной и природной - первая, конечно, дает движение и чувственность из мозга, вторая - жизненный настрой из сердца, третья - стимулирующие силы из внутренних органов. Я думаю, что нет лучшего способа понять природу отдельного человека или получить верное представление об истории каждого, чем путем сравнения этого микрокосма с великим человечеством, то есть со всем миром. То, что предложил Платон в "Государстве", мы применим по отношению к мировому государству, но несколько иначе. Он считал, что контроль должен находиться в руках попечителей, тех, кого он помещал в сферу деятельности разума, как Палланта в крепость. Этим, очевидно, он хотел восстановить власть Сатурна, но тогда это высказывание, сейчас всеми восхваляемое, было понятно немногим: "Или королям следует быть философами, или философам королями". Философия, однако, бесконечные размышления о самых прекрасных вещах, по мнению всех академиков, не имеет ничего общего с военными и гражданскими занятиями. Кроме того, солдат он поместил в сферу сердца, потому что именно там местонахождение гнева. Наконец, крестьян и ремесленников он отнес к печени, дабы они могли снабжать продуктами и всем необходимым государство. Все эти параллели будут завершены, потому что в свое время мы вернемся к ним. А сейчас давайте это учтем, коль скоро это относится к мировому государству и природе народов. Если возможно, то давайте поставим и сам [бренный] мир, как мы поставили человека, на подобающее место. В этом вопросе писатели имеют серьезные расхождения во мнениях. Гомер, Аристотель, Платон, Гален, Пифагор и Аверроэс размещают правую часть этого мира, которую они называют животной, на востоке, левую - на западе. Плиний и Варрон, напротив, помещают левую на востоке, а правую - на западе, следуя древней римской традиции. "В храмах по левую руку - восток, а по правую - запад", - писал Варрон. Он сравнивал храмы с небесными сферами, разделенными палочкой Авгура. Этому следует и магометанская молитва. Однако Авгур поворачивался на восток, как писал Ливий в своей I книге: "Авгур обращался в сторону юга своей правой стороной, левой - на север". С этим соглашается Давид в 13-м стихе 89-го Псалма: "Северный ветер и правая рука - Ты создал их". Все толкователи, например халдеи, считают, что правая рука это и есть южная сторона. К этому можно добавить и то, что часто восток называют лицом; и если юг относится к правой стороне, то тогда лицо обращено к востоку, такое месторасположение по обычаю характерно при принесении клятвы. Но поскольку эти доводы не подтверждаются, то мы последуем Филону, согласие с которым высказывали Эмпедокл, Лукиан, Клеомед. Моисей повернул левую сторону святилища к югу, правую - к северу. Это является лучшим доводом, потому что движение Солнца направлено с востока на запад. Но поступь человека направлена вперед, а не назад или в стороны. Уместно вспомнить высказывание Лукана: "Удивительно, что тени от рощ не падают слева". Для греков лучшим предзнаменованием было правостороннее, в то время как римляне, прорицая, напротив, думали, что счастливее левостороннее, как сообщали Плутарх и Плиний, и не потому, что Солнце встает слева, а потому, что левая сторона расположена к югу и эта часть мира превосходит все остальные по обилию растительности, металлов, драгоценных камней, человеческих умов, небесных тел; так, иудеи думали, что именно поэтому странствия Авраама были направлены в сторону юга. С другой стороны, Иезикииль говорил, что дурное распространяется с севера. Более того, как можно прочитать у Мирандолы, арабы и мавры считают, что злые демоны редки или вовсе отсутствуют на юге. И происходит это по причине избытка света, от которого, как считается, они исчезают; или по причине разряженности воздуха, который не может их выдержать. Здесь нет такого огромного числа демонов и ведьм, как на севере, если верить Саксону Грамматику и Олафу.

(105)      Теперь мы допустим, что северяне являются более сильными физически в сравнении с южанами. Но левая рука человека слабее, чем правая, как писал Макробий в 4-м разделе II книги "Сатурналий". Плиний утверждал, что в утробе матери мальчики двигаются направо, девочки - налево, с чем соглашаются Варрон, Аристотель, Гиппократ. Артемидор в своих толкованиях снов объясняет, что приснившийся правый глаз означает сына, левый - дочь, что если снятся зубы с правой стороны, то это к мужчинам-друзьям, слева - к женщинам. В общем, он говорит в XXVII книге, что правосторонние части, привидевшееся во снах, должны относиться к событиям, связанным с мужчинами или юношами, левосторонние - с женщинами и стариками. Аристотель в 3-м и 9-м разделах IV книги, в 1-м разделе книги IV и в 15-м разделе книги I "Метафизики" называл правые части мужскими, а левые - женскими. Вдобавок правая рука и ступня больше, что в наше время сапожники хорошо знают, и эти части тела более активны, чем левые.

(106)      Выше мы писали, что скифы кровеобильны, а южане изобилуют черной желчью. Сейчас отметим, что справа находится печень, слева - селезенка; последняя является хранилищем черной желчи, а первая - крови. Мы уже указывали, что скифы несдержанны и яростны и что их охватывает чувство мести импульсивно, тогда как южане мстят только преднамеренно. Первая черта, конечно, более характерна для правой стороны, последняя - для левой. Тогда как черная желчь делает людей тихими, желчный пузырь - гневными, печень - вспыльчивыми. Результат наших наблюдений таков, что в мировом государстве скифов, как солдат и ремесленников, мы бы разместили справа; южан - слева; народы средней полосы, как чиновников, в середине государства - в сердце, потому что сердце находится между мозгом и печенью, равно как и между печенью и селезенкой. Кроме того, Аристотель писал, что "природа создает определенных людей рабами и делает их тела более сильными, чтобы они могли справляться с тяжелой работой, других - слабыми, но не менее полезными для человеческого общества". Меня не удивляет факт, что евреи, как и многие другие народы, думали, что правая рука превосходит левую. Это доказывают 109-й Псалом, 22-я, 25-я, 26-я главы Евангелия от Матфея, 12-я глава Евангелия от Марка, 7-я глава книги "Деяний", 1-й и 10-й Псалмы из "Послания к иудеям", 1-й Псалом из "Послания к эфесцам", Гостензий, Джованни д'Андре, Панормитаний, Аристотель в главах 11-й, 13-й,19-й и 25-й XXXI и в 7-й главе XXXII книги и то, что Яков положил свою правую руку на голову Эфраиму, чтобы благословить. Балдий де Убальди в суждении о законе "О святых местах", начиная с места "мы постановляем", и Курций Старший в "Советах" в LXXIV главе высказали мнение, что "более почетное место у правой руки". Плавт сказал в "Псевдоле": "Все приказы выносятся под теми или иными знаками. Для моих легионов я ищу хороших знаков, самых надежных предзнаменований, которые соответствовали бы моему желанию". Цицерон в III книге "Законов" писал, что "человек, имеющий в своей жизни хорошие предзнаменования, рано или поздно может возвыситься над всеми". Цицерон дал более подробные объяснения: "Я знаю, что довольно часто мы называем "зловещими" предзнаменования, если они исходят справа, хотя в действительности это хорошие знаки. Безусловно, хорошим предзнаменованием мы считаем исходящее с правой стороны, а иноземцы - с левой". Можно привести и утверждение Варрона из V книги "Писем и вопросов": "От места богов, когда вы смотрите на юг, слева находятся восточные земли, справа - западные. Я думаю, что это было сделано, чтобы мы могли бы руководствоваться более добрыми предзнаменованиями, исходящими скорее слева, чем справа". Тем не менее многие римляне думали, что левая сторона дает плохие предзнаменования. Вергилий писал: "Южный ветер одинаково губителен и для садов, и для урожая, и для скота". Цицерон говорил так: "Никто не упрекнет меня в зловещих предзнаменованиях, и я сам никого не обвиню в неудаче, кроме самого себя". Часто обвиняют несчастного ворона из дуплистого дуба, который якобы накаркивает беду. Правое и левое, как мы видим, воспринимается разными народами по-разному, причина этого заключается в том, что евреи, следуя обычаю, распространенному среди многих народов, готовились к молитве таким образом, чтобы по правую руку был юг, по левую - север, тогда их лицо было обращено к Солнцу, которому люди издавна поклонялись, а значит - к востоку. Моисей завещал отправлять молитвы, обратившись лицом к востоку. Итак, расхождения во мнениях можно принять как очевидное, мы же считаем, что юг превосходит север, а правая рука человека соответствует северу.

(107)      Теперь обратимся к мнению Платона, с которым я не согласен. Он поместил солдат в сердце, судей - в мозг, простых людей - в печень. Я бы предпочел священников и ученых людей поместить в мозг, чиновников - в сердце, ремесленников и солдат, которые набраны из простых людей, - в печень, которая, пожалуй и побуждает к деятельности. Макиавелли не считал, что лучших солдат следует набирать в Италии, но именно оттуда - лучшие полководцы, которые побеждают не силой, но мудростью. "От солдата требуется для службы сильное тело, а от генерала голова", - сказал Аммиан. На самом деле, сражаться врукопашную с врагом не является делом полководца, как заметил Плутарх в жизнеописании Пилопида. Не дело судьи быть красноречивым оратором, но он должен знать законы и контролировать их исполнение. Кроме того, если Платон отдал верховную власть философам и мудрецам, которые, как мы показали на исторических примерах, более подходят для размышлений и при этом не способны к действию, то, следуя логике, он должен был бы разместить солдат в сердце. Но солдаты тщательно отбирались из крестьян, как свидетельствуют рассказы о древнеримском воспитании, или из ремесленников, как это принято в наши дни, потому что эти люди приучены к тяжелой работе. На самом деле Аристотель включил людей, разбирающихся в работе различных механизмов, и ремесленников в число плебса. Но до сегодняшнего дня скифы или немцы предпочитают всем занятиям военную службу за высокую плату. Для пополнения рядов армии лучшие солдаты отбирались из крестьян или плебса, то есть среди тех, чьи способности проявлялись в ручной работе.

(108)      Если эти вещи соотнести с расположением небесных тел, то окажется, что они совершенно совместимы с ними. Если мы отнесем Сатурн к селезенке, Юпитер - к сердцу, то характеристики определенных нами частей тела соответствуют. Так, Марс с Луной соответствуют желчному пузырю и печени, оживляющим и вдохновляющим все тело, подобно тому как Земля оживляется Луной. Растущая Луна значительно укрепляет растения, воды и животных. По правде говоря, те, кто имеет Луну в гороскопе, очень сильны и здоровы. Внешне это люди, наиболее похожие на скифов. Вдобавок Цезарь оставил такие заметки о германцах: "Вся их жизнь состоит в охоте и в военных походах". Какой другой народ может более подходить для покровительства Дианы или Марса? Заслуживает внимания и комментарий Плиния: "Гром и молния зарождаются в районах с умеренным климатом, а не в Скифии или в Эфиопии". Подтверждение этого комментария мы получили от жителей средней полосы. Властителем грома и молнии, по мнению не только поэтов, но и естествоиспытателей, является Юпитер. Я не буду возражать, если кто-нибудь отнесет к сердцу Солнце, которое я сделал общим для всех, потому что оно расположено в центре планет или, согласно Копернику, в центре мира; оно имеет самую продолжительную жизнь и несет умеренное тепло, не полыхая, как Марс. Может быть, это качество и является общим для целого и одновременно для отдельных частей. Все это касается лишь народов средней полосы и не может быть применено к народам крайних зон.

(109)      Вернемся к нашему делению людей на три группы, которое может быть соотнесено с триединой Вселенной: интеллектуальной - охватывающей всеобщий разум, небесной - состоящей из звезд, естественной - где зарождается и умирает все сущее. С этим можно соотнести и триединый строй души (отметим, что только оскверненное неземным позором не поддается определению). Первая [сфера], судя по всему, обращает очищенный разум людей к Богу, вторая - направляет государства, последняя - занята формой и содержанием. Если дела обстоят именно таким образом, то всю человеческую расу можно разделить на три вида - скифы, южане и жители средней полосы. Эти три типа народов можно соотнести с тройственной характеристикой души - мудростью, предусмотрительностью и творческой одаренностью, что в свою очередь выражается в размышлении, действии и делании. Я думаю, что все эти три склонности могут быть легко соотнесены с интеллектом, мужественностью и похотливостью, проистекающими от работы мозга, сердца, печени и под воздействием небесных тел. Подобный подход может дать возможность сделать окончательные суждения относительно всеобщей истории.

(110)      Из откровений пророка Илии можно вывести, что периоду элементарного мира отводится 6000 лет: 2000 человечество провело в постижении религии и мудрости и ревностно изучало движение небесных тел и всеобщую силу природы. В следующие 2000 лет люди были заняты основанием государств, разработкой законов и основанием новых поселений. В этот период господство от Сатурна перешло к Юпитеру, от южан к народам средней полосы. В первое тысячелетие после смерти Христа на свет появились различные ремесла и искусства, ранее неизвестные. Затем по миру прошла великая волна беспорядков и войн, когда языческая вера умерла окончательно, власть Юпитера ослабла, империи рушились под напором скифов, сынов Марса. Неожиданно орды готов, бургундов, герулов, франков, лангобардов, бриттонов, гуннов, вандалов, гепидов, турок, татар, московитов наводнили Европу и Азию. Одни теологи даже сейчас считают, что эти низшие народы находились во власти небесных тел, другие не находят никаких причин, побудивших к этому движению. Тем не менее через ощущения мы постигаем само бытие и все сущее, хотя наш разум не всегда открывает причины. Нам вполне доступно понять работы не только историков, но и философов и астрологов. Правы историки или нет, проверить довольно просто, что видно на примере некоторых оценок Птолемея: "Южные народы (например, азиаты) превосходят многих в замыслах и советах, они сильны и воинственны. Северяне - мудрые волшебники, усердные в божественных делах и очень справедливые". Эти слова или просто ложь, или мысли плохо выражены, в них что-то перепутано. То, что писал Плиний, еще более ошибочно, ведь он утверждал, что размер тел южан и северян одинаков, так как последние имеют более приподнятое настроение, а первые - большую силу внутреннего огня. Он ошибался не только в освещении истории, но и в самом ходе рассуждений. Масса вещей подобного рода встречается у Аристотеля, Гиппократа, Галлена, Диодора, Геродота, Валлатерия и Сабелия. Примеры можно множить. Для нас же достаточно обозначить источники так, чтобы лучше и точнее определить, каким будет наше заключение о всеобщей истории всех народов.

(111)      Хотя историки часто повторяются, а зачастую и противоречат сами себе, все, кроме Иеремии, соглашаются в том, что галлы отличаются непостоянством. Это было написано Цезарем, подтверждено Тацитом и Требеллием, часто повторялось итальянцами и немцами, особенно Слейданом в речи "Император Карл". Другие называют многие народы нестоящими: "Сирийцы, - утверждал Ливий, - азиаты и греки самые ненадежные изо всех народов". Относительно скифов, с которыми у древних не было торговли, они не оставили никаких свидетельств. Ну а если историки называют легкомыслием ту живость и быстроту, с которой жители средних районов организуют свои дела, тогда парфяне, которых писатели упрекают за этот грех, действительно непостоянны. Юлий Скалигер, веронец, писал о французах следующим образом: "Я убедился, что французы многосторонне воспитаны и легко находят решение при любом развитии событий. Они обладают пламенной душой и целенаправленной стремительностью, которая не дана ни одному другому народу. И что бы ни привлекло их интерес, они успешно берутся за дело и достигают быстрого успеха. Они усердно занимаются торговлей, талантливы в литературе, успешны в военном деле, им свойственны честность и красноречие, изо всех народов они являются самыми выдающимися в преданности, собранности и постоянстве". Это его свидетельство.

(112)      Скифы же подавляют тяжелым нравом, словно весом своих тел, тем более что силой ума они не блещут. Южане испытывают воздействие черной желчи, что сказывается в их самых ясных суждениях о величайших вещах, при этом быстрый шаг их души замедляется. Мы видим это у мавров и карфагенян, но не у испанцев, которые живут также в южной широте. Это проявляется в замедленности их речи, плавных движениях, в ходьбе и во всех действиях, которые они привыкли делать будто по инерции. Испанцы же делают все так быстро, что они способны закончить дело до того, как французы начнут его планировать. Говорят, что они ходят так быстро, что другие думают, что они бегут, а не идут. В учении испанцы показывают не меньшую быстроту и легкость, чем в других действиях и делах. То, что южане открывают для себя длительным исследованием, они [испанцы] быстро схватывают и умело повторяют, так что Цезарь справедливо удивлялся их способностям. Необходимо рассмотреть действие черной желчи. Когда Гален оценивал влияние склонностей тела на душу, то он отнес благоразумие к действию черной желчи, радость - крови, мягкость - флегме. Перемешанные в разных пропорциях, они дают самые различные варианты. Если те же самые склонности начинают переполнять человека, или сгорать в нем, или вырождаться, они темнеют и превращаются в свою противоположность. Таким образом, слишком избыточное количество желтой желчи ведет к безрассудству, а пыл ведет к безумию. Безудержность и излишняя торопливость, которая мешает планированию, приводят к тому, что французы считаются непостоянными. Но, когда постоянство оборачивается определенной непоследовательностью в словах и делах, я думаю, что это следует назвать чрезвычайной живостью, а не легкомыслием. И как бы мы над собой в этом ни подшучивали, скифы все равно перещеголяют нас.

(113)      Известно, что противоположности наделены обратными чертами. Итак, если южанин смуглый, то северянин должен быть белым, если последний - высокий, то первый должен быть низкорослым, последний - сильный, первый - слабый, последний - теплый и влажный, первый - холоден и сух, последний - волосат, первый - лыс, в первом случае - хриплый голос, в другом - чистый, здесь он боится тепла, там - холода, последний - счастлив, первый - печален. Последний живет в общине, первый - отшельником, последний - безрассуден, первый - застенчив, последний - сильно пьет, первый - пьет умеренно, последний - не заботится ни о себе ни о других, первый стоит на страже традиций и склонен к церемониалу, последний - грубовато-наглый, первый - хитрый, последний - слишком расточительный, первый - бережлив, последний - не отличается похотливостью, первый - крайне похотлив, последний - грязный, первый - нарядный, последний - правдивый, первый - лживый, последний - солдат, первый - священнослужитель, последний - ремесленник, первый - философ, последний - полагается на свои руки, первый - на голову, последний - выискивает жилы Земли, первый - исследует небеса. Если, по Плутарху, карфагеняне очень упорны, то как насчет скифов? Мы показали, что оба народа жестоки и вероломны, когда впадают в гнев, но мы привели этому различные причины. Однако, если мы имеем крайние проявления гнева и южане упорны в мести, а северяне - импульсивны, следует ли из этого, что середина последовательна? Конечно, варвары, меньше сдерживаемые властью разума, больше похожи на зверей, которые сколь легко раздражаются, столь же легко и умиротворяются, беспричинно и резко меняя свое настроение. Так, дети и женщины быстро заводят друзей и столь же быстро покидают их, однако мужчины, руководствуясь рассудком, на это не способны. В человеческой расе чем талантливей человек, тем меньше он вовлечен в дружбу или ненависть, тем реже он придерживается крайних взглядов. Но, когда он все-таки впадает в этот соблазн, его трудно спасти от него. Когда я более пристально смотрю на южан, людей средней полосы и скифов, мне кажется, что в определенной мере они имеют поведение и нравы соответственно стариков, мужчин и юношей, хорошо выраженные в древней строке: "Молитвы - старости, планы - молодости, дела - зрелости". Под стариками я подразумеваю тех, кто еще не дряхл. Скифы, конечно, как и положено молодым, теплы и сыры, южане - холодны и сухи, как приличествует старикам. Хотя, условия жизни приводят к смешению типов. Аристотель написал Теодекту, что люди не умеют бороться с желаниями и похотью, а мы показали, что эти склонности зависят от работы печени и от веса. Аристотель добавил: "Юноши непостоянны и изменчивы, отвращение к привычному и желание нового охватывает их неожиданно". И немного ниже: "Им свойственны желания, но непродолжительные, честолюбивые, безрассудные, яростные, беспутные, расточительные, однако зачастую возникают и желания отнюдь не безнравственные, но благонамеренные и честные, они порождались отсутствием многообразия". Он характеризовал это все-таки как невежество и непоследовательность, а не как добродетель. К тому же он подметил, что они легковерны и часто тешат себя пустыми надеждами. Старики - наоборот. Люди же средних лет всем владеют в меру. Обо всем этом подробно пишет Аристотель. Характеристики возрастов человека очень хорошо подходят к трем видам народов, давая не только теоретическое подтверждение, но и являясь фактическими иллюстрациями. Что касается германцев, к которым так близки скифы, то чаще всего приводят как самые яркие доказательства методы, которыми те донимают галлов. Про древних германцев Тацит писал: "Этот народ не отличается хитростью и проницательностью; свобода пирушек вскрывает секреты сердца, а в своих мнениях о других они крайне непостоянны. Сегодня могут говорить одно, а завтра - другое. Должное отдается и вечеру, и утру. Они советуются друг с другом, когда не знают, на что решиться, и принимают решение только тогда, когда уверены в его безошибочности". Таково его мнение.

(114)      Хотя существует бесчисленное количество примеров непостоянства скифов, самым ярким среди них, вероятно, является их отношение к религии, которую они приняли. Остготы и вестготы, выгнанные из своих домов Аттилой, умоляли Валенсия пожаловать им земли, обещая, что будут подчиняться законам Империи и примут христианство. После того как они добились удовлетворения своей просьбы, с невероятным вероломством они свергли Валенсия и заживо сожгли его. Когда готы пришли в Италию, они стали христианами, однако потом обратились в веру ариев. Гренландцы, что живут у полюса, в силу их изменчивого нрава, как писал Мюнстер, с готовностью приняли христианскую веру, однако впоследствии они снова вернулись к идолопоклонству. Турки, ветвь скифов, вскоре после вторжения в Азию были обращены в мусульманство. Татары приняли христианство добровольно, но вскоре изменили свою веру и стали поклоняться Магомету. Норманны, дикие и жестокие, хотя и захватили значительную часть Галлии, тем не менее быстро отказались от своих племенных верований и последовали вере покоренных. Скотты были одно время приверженцами идолопоклонства, но позднее приняли христианство, насажденное завоевателями, как сообщают Циглер и Мюнстер. Богемцы и саксонцы первыми отказались от римских обрядов, насколько они поступили мудро, я не берусь судить, да и к делу это не относится. Среди них были особенно достойные и эрудированные люди, которые выступали с разоблачениями серьезного невежества пап, но после проведенного диспута и основательного обсуждения этого вопроса в течение длительного времени они выбрали из всех возможных путей самый трудный. Плебс и крестьяне ничего во всем этом не понимали, но с готовностью приняли сторону своих вождей. Мгновенно вся Саксония сникла, согласились балтийские города, Дания, Норвегия, готская Швеция и те, кто ведет свое происхождение от шведских готов, - гельветы, вскоре в их число попали даже Британия и Шотландия. Долгое время сопротивление наблюдалось в Верхней Германии, оно распространилось частично и к северу, и до сих пор там не все отказались от старых обрядов. Галлия принимала решение с большими трудностями. Действительно, Слейдан, который, подражая другим, жаловался на непостоянство галлов, признавался, что в течение девяти лет он жил в Галлии, где был свидетелем очень жестоких казней галлов, таких, как сожжение на костре. К несчастью, в последние сорок лет мы действительно выносили такие приговоры и приводили их в исполнение. Одни, охваченные религиозными побуждениями, думали, что, приветствуя такие казни, они выражали преданность Богу, другие избирали этот путь потому, что предпочитали поклонение Богу всем радостям, земным богатствам и даже самой жизни. В Германии упоминаний о сожжении на костре нет, если не считать Цезаря Льва, жителя Баварии. Италия с трудом отказывалась от своих древних верований. Будь немцы преданно верны своей религии, они легко увлекли бы ей и других. Но в метаниях от одного к другому они за короткий срок посеяли огромное количество мнений. Они не только следовали учениям Хасса и Лютера, но и анабаптистов, Лейдена, Цвингли, адамитов, вальденсов, интермистов и многих других.

(115)      Южане же, как азиаты, так и африканцы, не оставляли однажды выбранную религию ни под влиянием неземных чудес, не из-за силы оружия. Это восхитительное постоянство было присуще не только мужчинам, но и женщинам и детям, что довело короля Антиохеи до безумия. Он подверг семь еврейских мальчиков всем видам пытки с особенной жестокостью, тем не менее не смог заставить их есть свинину. Более того, их мать добровольно настаивала на благородной смерти сыновей, чтобы избежать бесчестья. Безусловно, этот народ было невозможно заставить отречься от своего учения ни богатствами, ни насилием. Разбросанный по всему миру, он и теперь свято чтит свою религию, приобретенную три тысячи лет назад. Когда Магомет не смог добиться признания его учения ни чудесами, ни речами, то обратился к оружию и предложил рабам свободу, если те последуют за ним, таким образом, он достиг жестокостью того, чего не добился убеждениями.

(116)      Англичане жалуются на судьбу, хотя они и превосходят французов силой, как утверждает Коммин, но значительно уступают им в уме, итальянцы легко могут провести диких германцев (как писал Кардан), но ругают хитрых греков, греки - критян, а эти - египтян и карфагенян, подобно тому, как евреи и египтяне жалуются на непостоянство греков, итальянцы считают непостоянными французов, французы - германцев. Мое собственное мнение таково: в делах и словах людей, как и во всех вещах, есть золотая середина и имя ей - постоянство. Золотая середина означает среднее между непостоянством и упрямством. Бесконечное отстаивание одного мнения никогда не одобрялось мудрецами. Как в мореплавании, надо уметь искусно поддаться буре, особенно если вы не можете найти убежище. В такой ситуации считается верхом благоразумия отдаться на волю волн, как можно чаще менять расположение парусов, так и в человеческих делах (исключая Божественное вмешательство), которые очень разнообразны и противоречивы. Действительно, мудрый человек не считает бесчестным менять свое мнение. В общественных делах последовательность до тех пор действенна, пока в ее необходимости удается убеждать ваших сограждан. А тот, кто упорствует в отстаивании своего мнения до конца, полагая, что недостойно отказаться от него, и стыдится признать поражение, как и тот, кто предпочитает уйти из жизни, нежели отказаться от своего тщательно сформулированного мнения, - такие люди живут без пользы для себя и своих сограждан, и они часто приводят к гибели государства. Платон и Ксенофонт - люди, которых мир считает первыми среди мудрецов, разрешают судьям лгать во имя спасения государства.

(117)      Поскольку в каждом народе есть свои врожденные грехи, историю следует оценивать в соответствии с обычаями и традициями каждого народа прежде, чем вынести окончательный осуждающий приговор кому-либо. Хотя умеренность южан отнюдь не добродетель, как и пьянство скифов, за которое их так часто ругают, тем не менее эти качества не следует презирать, потому что южане из-за отсутствия внутреннего тепла не могут чрезмерно насыщаться едой и питьем, скифы же, с другой стороны, не способны легко воздержаться, даже если бы захотели, потому что они побуждаемы внутренним теплом и отсутствием силы духа. Однако безупречный образ жизни южан более подвергают упрекам, нежели скотское поведение скифов на пирах, когда бывает, что они уподобляются животным. Тацит писал о древних германцах: "Они разделываются с голодом без изысканности и приправ". И позже: "В каждом доме снуют дети, обнаженные и грязные, однако, вырастая, они приобретают те формы и размеры тела, которыми мы восхищаемся. Среди грязных лохмотьев и на столь же грязном полу они проводят все свое время". Когда чувство голода подступает к скифам, то они перерезают вены за ушами лошадей, сосут их кровь и угощаются мясом по традициям армии Тамерлана. Южане же чисты, нарядны и не выносят грязи. Это можно легко понять - ведь они пользуются бассейнами и ваннами не только во время жертвоприношений, но и в личной жизни. Это подчеркивалось не только древними и Ксенофонтом, но и Альваресом, который первым отметил, что среди персов считается неблагородным плевать на пол, а для абиссинцев считается ужасным грехом плевать в церкви. Афиняне указывали в свою очередь, что азиаты и египтяне невероятно чувствительны. Когда Марк Антоний, великий искусник, был превзойден в этом отношении Клеопатрой, то он лишь посмеялся над собой и над римлянами, как над глупыми и неотесанными. Я не буду обсуждать обычай персов утверждать специальные награды для тех, кто изобрел новые удовольствия, как писал Феофраст. Грациозность и утонченные манеры персов очевидны и в том, как они держатся, а также в их движениях. Они достигли удивительного благозвучия в игре на лире, освоив манеру игры лидийцев. Скифы, однако, не любят сладкозвучной речи и очаровывающего стиля, как мы можем судить по их языку, изобилующему взрывными согласными, весьма резко звучащими без гласных. Они терпеть не могут лидийский лад и тренируют свой грубый голос, как писал Тацит. Воинственным криком они воспламеняют свой дух; усиливая его звук своими щитами, поднесенными к губам, они добиваются того, чтобы голос звучал сильно и зычно. Они с радостью внимают трубам и барабанам и не питают интереса к лире. Действительно странно, что скифы любят жить общиной и любят многочисленные собрания, ведь древние называли их кочевниками, а в наши дни их скопления называют еще и ордами, это принято говорить о татарах, которые странствуют по равнинам в бесчисленном количестве. Южане ищут уединения, они предпочтут двигаться через лес, чем совершать переходы на виду у других. Нет необходимости описывать народы средней полосы, ибо если поймешь крайности, то легко понять и середину. Например, скифы чаще используют фригийский лад, южане - лидийский, скифы свирепеют от звуков дорического тона и возбуждают Марса воинственными песнями, как свидетельствуют поэты. Лидийский тон делает южан еще большими бездельниками. Дорический же лад, наполненный природной гармонией, направляет стремление души к доблести и чести. Дорический тон восхваляется Платоном и восторженно одобряется Аристотелем в рассуждениях о благополучии. Когда римляне стали христианами, дорическая форма была воспринята со столь большим желанием, что они решили выпустить предупреждение о наказаниях для тех, кто будет пользоваться в обрядах другим ладом. С другой стороны, спартанцы использовали флейту, а критяне - лютню не для того, чтобы сдерживать свой гнев, как писали Фукидид и Плутарх (согласно Платону и Аристотелю, это занятие было даровано людям в помощь для усмирения жажды мести), а чтобы удовлетворить собственную природу, так как в Европе нет народов, проживающих южнее, чем критяне и спартанцы. Исходя из действительно существующих характеристик севера, юга и среднего района можно составить целостное представление об обычаях народов, там проживающих. Только по равнинным местностям (именно с такими мы имеем дело), где нет значительных перепадов высот, трудно судить о странах Востока и Запада. Между тем не только ученые мужи, но и крестьяне и строители имеют надежные доказательства того, что в горных районах существуют большие различия между восточными и западными точками. Например, равнина, в которой расположен Турин, имеет много признаков, более характерных для восточных районов, потому что к западу поднимаются Альпы, для Палестины характерны западные условия, восточнее ее расположены Гермиона и Ливан. Солнце достигает зенита у палестинцев раньше, чем у тавринов почти на полтора часа, при этом солнечный свет своей мягкой теплотой очищает вредную уплотненность воздуха и регион становится более умеренным. Более того, когда послеобеденное солнце опаляет все кругом своим сильнейшим жаром, оно садится для восточного региона и встает для западного. Между тавринами и аллоброгами, которые живут в одной широте и долготе, также наблюдается большая разница. Это подтверждает наше объяснение, но в отношении равнинных мест нет точно определяемой причины, почему Среднеазиатская Галатия отличается от италийской Кампании, хотя они расположены на одной широте. Однако длительные наблюдения подтверждают единодушное мнение евреев, греков и римлян о том, что восточная часть более умеренная и во многом лучше, чем западная. Исходя из этого, Иезикииль написал, что изображения божеств своим лицом повернуты на восток. Исайя тоже говорил, что справедливость приходит с востока. Известно и такое предостережение: "Смотри на восток и зри радость, нисходящую к тебе от Бога". Я использую эти свидетельства сознательно, более того, намеренно, поскольку понимаю, что они были даны правдивыми толкователями естественных природных явлений. Римлянин Плиний в VII книге комментировал, что длительным наблюдением установлено, что море распространялось с востока на запад. Я это заметил в Нарбонской Галлии. Если бы было установлено обратное направление течения вод, то не сбылось бы предсказание о том, что в 1557 году от Рождества Христова повсюду начнутся эпидемии. Аммиан от греков узнал, что, когда Селевкия была опустошена и было открыто святилище храма, закрытое некогда таинством халдеев, пришло бедствие в виде распространения неизлечимых болезней. Во времена Марциала и Вера эти болезни широко распространились и вызывали высокую смертность по всей территории от самых границ Персии до Рейна вплоть до земель галлов. Немногим позднее язва появилась к северу от Эфиопии и, говорят, уничтожила почти все население. Причина этому ясна - южный ветер дует из влажных районов севера, а теплота вызывает порчу.

(118)      Следует теперь рассмотреть влияние, которое оказывают различные ветры. Ветры, дующие с юга, теплы и влажны, с севера - холодны и сухи. Ветры же, дующие прямо по направлению север - юг, восток - запад, как правило, спокойны, они не создают изменений в атмосфере, которые возникают из-за ветров, дующих не по прямой. Когда солнце далеко от оси север - юг, сильных испарений не происходит, а на оси восток - запад более сильное тепло солнца возбуждает ветер, но сдерживает его силу, таким образом, ветров больше весной и осенью, чем зимой и летом. Самые сильные из всех ветров - юго-восточный и северо-западный. Противоположные им ветры - это юго-западный и северо-западный. Северо-восточный ветер, конечно, холодный и очень сухой, юго-восточный - теплый и сырой, северо-западный - сухой и холодный. Замечено, что ветры, дующие по оси север - юг, или очень холодные, или очень теплые. Два ветра, дующие по оси восток - запад, очень умеренные; тот, что дует строго с востока, называется зефир. Однако зефир очень тих и дует редко или почти никогда, кроме как на закате солнца. Северо-восточный ветер очень целебен, он сильнее, чем зефир, особенно когда солнце покидает экватор. Более глубокая и тайная причина превосходства восточного района над западным полностью сокрыта от меня, потому что в действительности ничто там не встает и не заходит. Результаты, которые, однако, мы наблюдаем, очевидны и прекрасны. Границы восточного района, как я уже, кажется, говорил, проходят по Молуккским островам, а с запада - по Гестрийским островам. Получается ровно половина всей земли, так как меридианы этих островов отстоят друг от друга на 180 градусов. Другая часть земли, та, в которой расположена Америка, оказывается отделенной обширным пространством моря от каждой из этих крайностей, так что кажется, что именно она включает в себя линию, разделяющую восток и запад. Я обошел молчанием многочисленные проблемы, обсуждаемые магами, о природе демонов каждого района.

(119)      Теперь я коснусь только тех вещей, которые воздействуют на чувства. Самые ученые мужи Греции - Аристотель, Гиппократ, Гален и Ктесий, во многих трудах утверждали и подкрепляли соответствующими примерами то, что все лучшее и прекрасное скорее встречается в Азии, чем в Европе. Даже если они и часто ошибались, потому что не знали такого понятия, как широта местности, тем не менее сейчас, после того, как стали известны широты, было открыто, что под одной и той же четвертью небес люди, которые живут на западе, щедро наделены силой тела, проживающие же на востоке - талантами. Кельты не раз вели очень многочисленные армии в Италию, Греции и Азию, но итальянцы не рискнули нападать на Галлию до тех пор, пока власть их не достигла зенита под руководством Цезаря, когда галлы потерпели поражение в войнах с его армией. Цицерон и Агриппа восхваляли Цезаря за то, что против него выступили народы все сокрушающие на своем пути, однако римляне смогли смело противостоять их атакам. После чего варвары не осмеливались их сердить. Кроме того, римляне так быстро захватили территории греков, что те даже не успели испытать всех лишений войны. Греки, которые в свою очередь проникли в самые укромные уголки Азии со своими армиями, вряд ли когда-нибудь вторглись бы в Италию, разве что при царе Пирре. Хотя он, потерпев поражение, искал спасения в трусливом бегстве так же, как и Ксеркс, который вел в Грецию такую огромную армию, что ее воины, утоляя жажду, осушили почти все реки. Но и Ксеркс был остановлен войсками греков и, к своему великому стыду, должен был уйти ни с чем. Катон достиг Мурен, а Цезарь - Помпеи, но войны их были развязаны против женоподобных народов. Это подтверждает замечание императора Юлиана: "Кельты и германцы - люди смелые, греки и римляне временами - воинственны, временами - спокойны, египтяне - более трудолюбивы и хитры, сирийцы отличаются быстрым и угодливым умом, они восприимчивы к воспитанию". Немного позднее этот же автор заметил: "К чему говорить, что германцы не терпят рабства, хитрые южане стремятся к свободе, тогда как сирийцы, персы, парфяне и, наконец, все люди, живущие на востоке и юге, тихи и послушны?". Он написал обо всем этом в книгах против христианства, где точно определил власть востока и запада. Тацит писал также и о батавах, которые заняли самую западную часть Германии, были самыми свирепыми изо всех и многих превосходили в доблести. Эти же сведения подтвердил и Плутарх в "Жизнеописании Мария". Действительно, они обращают на себя внимание своим могучим ростом, как и все, кто населяет холодные и болотистые места. Самые западные из галлов считаются и самыми воинственными, что первым отметил сам Цезарь. "Народы, наделенные лучшими качествами, - писал он, - приходят из Аквитании и Рутении". Но необходимо заметить, что среди всех народов Европы самые западные - британцы и испанцы и именно они самые активные.

(120)      Запад имеет большое сходство с севером, а восток - с югом. Это проявляется не только в природе живых существ, но и растительного мира, в каменных породах и металлах. Традиционно считается, что лучшее золото и драгоценные камни встречаются на юге и востоке, но другие драгоценные металлы - только на севере и западе. Скалигер осуждал Кардана за подобные оценки, потому что тот писал, ссылаясь на авторитеты других и не приводя серьезных доказательств. Однако еще до того, как это отмечал Кардан, Агрикола - отличный мастер и знаток металлов, подтвердил это утверждение вескими доказательствами. "Самый высококачественный золотой металл во всей Европе производится в испанской Беотии, представляющей собой самую южную часть всей Европы, - пишет он, - а также в Африке, Эфиопии". Этот же автор несколько позднее утверждал: "На востоке всей Африки наблюдается недостаток меди и ртути, железо довольно редко в Африке, чаще оно встречается в Кантабрии (самая северная часть Испании и при этом крайний запад Европы). Оно достаточно часто встречается во Франции и Германии". И там же он продолжает: "Самое превосходное железо у шведов и остготов. Они называют его osemutun". Более того, он написал, что близ Загау железо замечено на лугах на глубине двух футов, а глубже копать было нельзя из-за воды. Каждые 10 лет велась добыча, но запасы снова пополнялись естественным путем. Сейчас самые богатые запасы серы на земле на острове, названном испанцами Туле. Отсюда сера вывозится во всю Европу. Тот же автор сообщает, что сера встречается только в Германии, золотые россыпи - в Карпатах, где также в изобилии встречаются и другие металлы. Верно то, что отроги, богатые ископаемыми, ограничивают Германию на востоке и простираются к югу. Говорят, что в солнечной Капсе добывают 2000 золотых слитков. Железо труднее найти, поэтому, грабя города, турки прельщаются им больше, чем бронзой или оловом. Как на севере железо лежит почти на поверхности земли, так на юге золото встречается в полях и в чистых песках. Говорят, что в Дамуте, прилегающем к горам Бет, под Казерогом, золото находили после сильного дождя. Подобно тому как другие металлы рождаются под действием огня на севере, в Пиренеях, Кавеннах, Альпах, Карпатах, в горах Фракийской цепи, горе Пангея, Лаурии и на Кавказе, так на юге золото рождается не пламенем огня, а силой небесных звезд и теплом солнца, при чем даже на поверхности земли и в песке. Подобным образом жители юга и востока черпают свои жизненные силы за счет небесного тепла и силы звезд, а жители запада и севера поддерживаются своим собственным внутренним жаром.

(121)      Итак, возвращаясь от деталей к общему, я понял, что на севере - тепло и влажно, по другую сторону, как бы снаружи - сухо и холодно. Вместе с тем, когда внутри, на юге, сухо и холодно, снаружи - тепло и влажно. Однако, заметим, что восток и запад имеют более умеренный климат. Это очевидно в более чистых натурах, где элементы более свободны от материальности. Когда воздух летом прогревается и сверху и снизу, то много воздуха собирается в средних районах. В это время года образуется самый крупный град, хотя зимой он никогда не выпадает. Подобным образом земля, сожженная сильным жаром солнца, удерживает в себе холод, а когда все снаружи окостенеет от холода, земля, напротив, хранит в себе тепло. Это можно видеть по родникам, которые несут сохраненное тепло зимой и не замерзают, а летом кажутся очень холодными. Ввиду того, что на севере практически вечный холод, вечное тепло существует там не только внутри самой земли, но внутри живых существ и растений. Как сказал Эмпедокл: "Кажется, природа поместила тепло в холод, а холод в тепло. Так как необходимым условием развития растений и животных является тепло и влажность, то на севере очевидно изобилие лесов и живых существ". Плиний сообщает, что в Германии полно изумительно глухих лесов. Более того, Витрувий оставил свидетельство, что самые высокие деревья на Апеннинах растут с северной стороны. Область на полюсе, названная Гренландией, носит такое название из-за покрывающей ее зелени и лесов. В Африке нет лесов, однако есть горы, которые имеют природу севера, как мы позднее объясним. Понемногу как деревья, так и люди, становятся более мелкими, если продвигаться к югу. В Нарбонской Галлии есть дубы в два фута высотой, которые плодоносят, однако больше не растут.

(122)      Вдобавок на севере наблюдается изобилие всех металлов, кроме золота, а на юге ничего нет, если не считать очень высоких гор. Но сообщается, что в северных землях происходят извержения вулканов, которые приводят к большим пожарам (например, вулканы Химера, Везувий, Этна, Пик Тенерифе, Карпаты и Фул), и последняя из земель, расположенная на 70-м градусе, почти на всем своем протяжении сверкает вулканическими извержениями. Можно назвать и многие другие места, полыхающие постоянным пламенем, которые Олаф перечисляет в описании Готии. Пиренеи ведут свое название от огня. На широте дальше 30-го градуса от экватора вулканических извержений не отмечается. Здесь нет горячих гейзеров, таких, как в Италии, Галлии, Германии и далекой Гренландии. Я думаю, то, что Мирандола предвещал, ясно из его слов: "Тот, кто знает характер северного ветра, понимает, почему Бог будет судить мир огнем". Это мнение уходит корнями в глубину веков. Оно поддерживалось не только Пико, но и Гераклитом, а также, по словам Плутарха и предсказаниям иудеев, которые верят, что мир когда-нибудь погибнет в огне. Огонь не низвергнется с небес, как думал Магианий, а вырвется из-под земли. Более того, этот огонь должен распространяться с севера, а не с юга, потому что здесь обилие воды, а там увеличивается плотность земли, питающей огонь изнутри. Несмотря на то что человек, сравнивающий мир земли и мир воды, видит, какая часть земли скрыта водами, а какая - открыта, при этом площадь морей и суши окажется одинаковой, тем не менее территория, свободная от воды, простирается на север, если мы примем экватор за границу между севером и югом. Южнее экватора остается небольшая часть Африки и Америки. То, что земля, названная Южной, считается столь протяженной, требует уточнения, так как это далеко от правды.

(123)      Мы должны истолковать слова Ездры по-своему, не так, как древние; в противном случае то, что он написал, выглядит абсурдом: Бог сотворил семь частей Земли, причем седьмую составляли воды. Мнение древних перипатетиков еще более нелепо, ибо они полагали, что суши было в 10 раз меньше, чем воды. Иначе было бы неизбежным, чтобы земля (ничто, кроме ее поверхности, не может соприкасаться с центром Земли) оказалась погруженной в воду, если признать, что водная поверхность в семь раз больше суши, но мы знаем соотношение длины круга к его диаметру, и если исходить из этой пропорции, то центр суши был бы расположен в центре земного шара. Первое положение должно быть верным, так как около Магелланова пролива, недалеко от одного из полюсов, сфера Земли несколько вытянута. Замечательно подтверждено наблюдениями путешественников и опытом многих людей, что воды перемещаются с севера на юг с большой скоростью движения. Путешествуя по Британии и Ирландии, Кардан узнал этот факт от моряков и после сообщил об этом, но поскольку он не проник ни в причины явления, ни в рассуждения, то его справедливо упрекнул Юлий Скалигер за то, что он представил это своим собственным открытием.

(124)      Поскольку общая природа элементарного мира и мира человеческого требуют прежде всего глубокого понимания, требуют осмысления и те факты, которые мы приводили (а именно: большая часть суши расположена к северу, воды - к югу, здесь внутри холодно и сухо, там - тепло и влажно). Давайте сравним наблюдения древних с нашими. Сперва заметим, что халдеи отнесли огненную стихию к Европе, а водную - к Африке. Теперь напомним, что южный ветер назван греками "ветром ливней" - Нотус. Южный ветер, действительно, теплый и влажный, а Борей - холодный и сухой. Является фактом, и здесь существует общее согласие, что течение воды направлено от Свейского моря через Кимбрийский Херсонесс к Итию, а затем к французским и испанским берегам. Но Каспийское море какими-то внутренними и тайными проливами выходит в Понт и затем через Геллиспонт попадает в Средиземное. Далее большое стремительное течение внезапно проявляет себя, вновь появляясь около Геркулесовой горы (Абила), таким образом, оно возвращается на юг. Это доказывают моряки и торговцы, а география и гидрография также приводят нас к этим же выводам. Плиний, без разумного объяснения, относил появление сильных волн к действию не южного ветра, а северного, хотя вывод его представляется нелепым, так как ясно, что именно южный ветер будоражит водную гладь, вздымая волны против морских течений. Мы можем в качестве доказательства представить то, что некогда Диодор, не так давно Альварес и совсем недавно и наши современники, которые плавали в Африку, единодушно заявляют, что непрекращающийся дождь затопляет районы выше экватора и воды Нила выходят из берегов. Плиний во II книге подтвердил, что бесконечные дожди обеспечивают землю влагой даже жарким летом. Он не дал этому объяснения. Приведем последнее умозаключение, что к югу, где выпадает меньшее количество осадков, солнце ближе к земле, чем на севере по всей широте эклиптики. Это, по-видимому, притягивает туда массы воды. Это также подкрепляет доказательство нашего мнения, делая его, на мой взгляд, достаточно убедительным, чтобы с ним могли согласиться и все остальные.

(125)      Согласно Аристотелю, лихорадки поражают людей гораздо чаще на юге, ведь чем дальше на юг, тем жарче лето. Что касается лихорадок, то причина заболевания ими очевидна и состоит в том, что закупориваются поры кожи людей и в результате этого зимой заболевания переносятся гораздо тяжелее, чем летом. Может показаться нелепым, но в Европе летом жара переносится людьми гораздо хуже, чем в Африке. Еще Аристотель указывал на это как на хорошо известное явление. Действительно, Альварес описал случай, когда Эфиоп из Абиссинии умер от жары, едва корабль с папским легатом достиг Лузитании. К тому же испанцы в Галлии жалуются, что здесь они тяжелее переносят летнюю жару, чем в Испании. Более того, я узнал от Пурква - немца, проживающего в Тулузе, что в середине лета в районе Данцига, что на Балтике, жара была сильнее, чем в Тулузе. Я думаю, что по этой причине германцы, по свидетельству Тацита, делили свой год на зиму, весну и лето, без щедрой осени и даже названия ее не знали. Датчане в свою очередь знают только зиму и лето, подобно карфагенянам, которые не принимали во внимание весну и осень, как писал Лев Африканский. Причину северной жары можно найти в малой подвижности и тяжести воздуха. В Европе и Скифии полно рек, которые питают подземные воды и которые порождают болота и грязь. Отсюда летом поднимаются густые испарения. Это, как бы соединяясь с высокой температурой воздуха, приводит к более душной жаре, чем в Африке, где воздух разрежен из-за немногочисленности рек. Поскольку жар металла более силен, чем жар от дерева, а жар от дерева сильнее жара от соломы, то ясно, что в плотной среде горение более сильное, чем в разреженной. Поэтому тот, кто хочет как следует протопить баню, сбрызгивает печку водой таким образом, чтобы пар поднимался вверх и воздух становился тяжелым и мог дольше поддерживать жар. Это также может служить объяснением тому, что в дождливый летний день мы потеем больше и сильнее ощущаем жару, чем в ясный. Но мы отнюдь не говорим, что и внешне север теплее юга. В соответствии с природой севера, внешние его характеристики - сухость и холод. Но, когда дует южный ветер и происходит испарение, воздух задерживает тепло и дольше его сохраняет. С другой стороны, в Африке земля, камни и воды, когда они разогреты, усиливают жару сильнее, чем в Скифии, и это происходит из-за силы солнечных лучей. Как удачно было подмечено Аристотелем: "Летом на севере вплоть до 60-го градуса наблюдается большее прогревание воздуха, чем на юге". Эти факты справедливы тогда, когда речь идет об условиях жизни и обычаях народов, населяющих низкие равнинные места.

(126)      Теперь давайте рассмотрим характеристики различных областей - горных, болотистых, пустынных, ветреных и безветренных. Здесь также наблюдается разница между характерами людей с равнин и с гор, с юга и севера, и почти то же отличие в темпераменте, если равнины не заболочены. Если крепчайший мороз на севере распространяется по равнинам, то на юге - по горам. В воздухе среднего района сила холода обусловлена столкновениями с теплыми массами. Гиперборей, если можно так назвать сильный северный ветер, приносит жестокий холод, когда Луна на ущербе на пике Тенериффа, вершины которого являются самыми высокими среди всех. К подобному выводу легко прийти, если рассмотреть процесс образования града летом в среднем климатическом поясе. Зимой это вряд ли можно наблюдать, так как холод царит повсюду, то нет крайних явлений, причиной которых является и низкая температура. Мы можем утверждать, что неверно мнение Аверроэса о том, что растения и живые существа более сильны в горах, поскольку они ближе к небесам. Если бы это соответствовало истине, то горцы были бы богоподобны и одарены во всех отношениях, в то время как они считаются грубыми и неотесанными. Также неверно и мнение Гиппократа, что сезонные климатические изменения в горах порождают жестокость и гигантский рост людей, ибо мы хорошо знаем, что в северных районах достаточно воды, а в горах сухо, следовательно, горцы именно в силу этих причин должны быть выносливыми, сильными, долгожителями, совершенными внешне, подобно тому как горные птицы и стада горных животных превосходят животный мир заболоченных областей, а горные деревья крепче тех, что выросли в низине. Люди почти не строят поселений на гребнях гор, а селятся только на склонах. При этом известно, что та часть склона, которая обращена на север, более умеренная и воздух становится даже целебным выше 45-го градуса от полюса. Хотя на той же параллели южный склон имеет еще более целительные свойства. Но между южными и северными склонами существует огромная разница, о которой люди, путешествующие по горам, прекрасно знают. То, что мы говорили о среднем районе и обычаях народов, населяющих его, не распространяется на тех, кто живет в Альпах, Пиренеях, Кемено, Акрокеравнии, в большой горной гряде Балкан, Карпатах, горах Олимпа, горной гряде Таурус, горе Стелла, на Кавказе и на Памире. В горах часто встречается самый умеренный климатический пояс. Из числа северян также можно исключить жителей Атласских гор, арабских высокогорий, Беотийских гор, Ангеи, пика Тенериффе и Сьерра де Лионе, гор, которые Плиний назвал „колесницей Бога". Тем не менее горцы грубы, неотесанны, воинственны, они привыкли к тяжелой работе и вовсе не знают, что такое хитрость. Не только в горах севера, но и в Атласских горах, расположенных недалеко от тропиков, говорят, обитают крупные и сильные люди, каких мы часто можем встретить. Из их числа имели обыкновение набирать свои легионы мавританские и нумидийские правители. Удивительно то, что для живущих в горах совершенно невозможной задачей является смирить свою жестокость, им свойственно непоколебимое мужество, они также полагаются на свою природную силу или покровительство родного края, ибо всегда жили в великой свободе. Даже турецкий султан, как я слышал, вынужден был заплатить горцам 60 000 золотых монет, чтобы иметь возможность свободно наслаждаться равнинами Дамаска и Палестиной. Горцы Альп являются самыми свирепыми среди всех жителей Италии. Все признавали, что без покровительства Марса невозможно достичь победы. Среди кого Густав набирал свои легионы, чтобы покорить Шведское королевство, если не из далекарлиан, которые жили в горах Швеции? А гельветы? Постольку, поскольку они ведут свое происхождение от свессов, то они добивались освобождения не только для себя, но и для жителей прилегающих районов, задавленных тиранией. Они не раз наносили сокрушительные поражения австрийским князьям и устроили кровопролитную бойню германцам, когда силой захватили немалую часть Германской империи. Наконец, они так многого достигли силой оружия, что получили прозвище господ и цензоров князей. Исходя из вышесказанного, мы можем понять смысл слов Цицерона: "Горцы в Лигурии в соответствии со своей природой, суровые и дикие, а жители побережья - очень коварные". Я упускаю описание того, как горцы Киликии, Акрокеравния и Балкан вели бесконечные войны с турками, как долго они выдерживали и отражали их атаки во главе с караманами. Их натура противоположна живущим в болотистых местах. Мы можем свидетельствовать, что батавы и фризы, которые властвуют в устье Рейна, крупнее, чем другие немцы, проживающие в этом же районе. Из-за болот и низин бельгийцы выше, чем британцы, чья страна, как говорят, расположена в низменности, которая не заболочена и почва там песчаная. Хуже всех тем, кто живет в болотистых и теплых местах, таких, как Египет или Нарбонская Галлия - вся покрытая болотами. Людей там поражают язва, водяная грыжа, сыпь и проказа - болезни, свойственные этой местности. Также здесь можно увидеть хилых людей и часто встречаются люди с неприятно бледными лицами. Румяный цвет лица обитателей региона - главное доказательство умеренного климата. Но засушливые районы, даже если они не очень теплы, тем не менее целебны. Испания, Нумидия, Персия, Халдея и Аравия плодородны и населены мускулистыми людьми, превосходящими в силе всех остальных. Когда Египет, Киренаика, Мавритания и Нарбонская Галлия оказались поражены белой проказой, прокаженные были по-прежнему редки в Испании, Нумидии, как писал Лев Африканский. Даже препятствие в виде одной-единственной реки обуславливает различия в природе народов. Когда у реки, отделяющей южан от северян, довольно большая протяженность (например, как у рек Дунай, Нигер, Таг, Эридан, Асоп), то общение и торговля между народами затруднены. Поэтому между этими народами часто вспыхивают междоусобицы. Южане, которые живут по реке Нигер, малорослы, слабы и очень черные, северяне, живущие на другом берегу, выше ростом, заметно сильнее и мертвенно-бледные. Неудивительно, что Платон благодарил судьбу за то, что он афинянин, а не уроженец Фив, хотя Афины и Фивы разделены только рекой Асоп и расстояние между ними не более 20 000 шагов, но афиняне обращены к югу, а жители Фив - к северу. Те, кто живет в южной части северных долин, подвергаются большему теплу, чем те, кому достался север в том же районе, так что последние имеют характер, близкий к скифам, тогда как первые - к южанам. По этой же причине те, кто живут на южных склонах Карпат, загорелы, а на другой стороне - имеют бледные лица. По той же причине Гален советовал людям, которые были истощены, идти в район Табы, расположенный между Сорренто и Неаполем, где в долине, обращенной на юг, зима имеет климат весны.

(127)      От разницы в климате возникают расхождения и различия в природе тех, кто населяет Ретию, Коринф и Кроатию, и тех, кто происходит от истрийцев, иллирийцев, лангобардов, лигурийцев и тосканцев. Народы, которые окружены со всех сторон долинами, выше 55-й параллели от полюса, выдерживают очень сильную жару из-за избытка лучей и малозащищенного характера местности.

(128)      К тому же мы должны помнить о том, что потоки с гор несут много ила, что способствует высокому плодородию. Свидетельства древних о том, что в Мавритании и долине обоих Атласских хребтов зерно, брошенное в землю, давало стократный прирост, не кажется вымыслом. Позднее Лев Африканский признавался, что видел пятидесятикратный прирост. Плиний писал, что прокуратор Мавритании послал Августу колос, в котором было почти 400 зерен. Более невероятно рассказанное Страбоном о долинах гор Таурус, где гроздья винограда, по его словам, выростали в два локтя длиной, а с фигового дерева собирали по 70 модиев плодов. Почти то же самое говорят о полях Дамаска, долинах гор Ливана. Иллюстрациями к этому служат также Лемнос, сельская местность Турина, золотые долины Пиренеев, Фессалийская долина, долина Седуни и Карпатские долины, которые столь пышно процветают в своем плодородии, таким образом, богатство долин с избытком возмещает бесплодие гор. Столь изобильные края побуждают местных жителей посвящать себя сельскому хозяйству, отказавшись от военных занятий, они предпочитают жить в мире, изнывая от наслаждения. Афений в XII книге писал, что лидийцы и умбры пользовались дурной славой из-за их склонности к постыдным наслаждениям. Оба района находятся в равнинных областях, однако, Проперций отмечал, что Митания расположена в более низменной ложбине. Говорят, такие условия местности и порождают сибаритов, которые не замечают ни восхода, ни заката солнца и чьи наслаждения и роскошь описал Афений. Алкиатти неверно прочитал слово "porcus" у Плутарха и Катулла, где они называли "porcus" умбров. Это даже более абсурдно, чем то, что у Плутарха в 10-м разделе II книги эпитет "пиршественный" он применил к..............................(греч.) относительно умбров. Тогда как речь идет о диких зверях, так как .................................(греч.) являются детенышами животных, как считает Эсхилл, и это при том, что создания, рожденные от овцы и муфлона, называются римлянами умбры.

(129)      Жители плодородных земель словно предназначены для роскоши, в противоположность тем, кто населяет бесплодные места. Последние - доблестные солдаты на войне, умелые работники - в условиях мира так же усердно занимающиеся торговлей. Это было причиной того, что бесплодная равнина Аттики заставила афинян изобрести искусства. Известно, что праздное времяпрепровождение считалось у них грехом, это выделяло генуэзцев среди итальянцев и нюрнбергцев среди германцев. Жители долин счастливее своих соседей благодаря обилию продовольствия, тогда как другие счастливы своей одаренностью. Ледяная вода от тающих снегов часто стекает в ложбины и там застаивается, что способствует возникновению заболеваний, таких, как золотуха и пупочная грыжа, часто это случается на западе и севере. Население долины, что в районе Турина, страдает от золотухи, опухоли горла и от тонзиллитов. Эти люди становятся неуправляемы, и они не могут говорить, как и больные из Аквитании, тела которых опухают. Эти болезни тела возникают из-за воды. Поразив тело, они охватывают и душу. Как велика сила и власть воды, способной изменять обычаи, хорошо понимал Гиппократ. Достойны внимания свидетельства Плиния, что по рекам Геликона в Греции овцы - белые, по реке Аксий - черные, а на Ксанфе - коричневые. Это подтверждает и Витрувий. Однако и воздух, которым мы в основном и живы, порождает не меньше недостатков, если не больше. Хотя мы, в общем-то, упоминали об этом, в частности, мы обнаружили, что ветреные места делают людей более свирепыми и непостоянными, а спокойные места, с другой стороны, делают людей добрее и более стойкими. Причина ясна - разум не может быть спокоен в месте, где человека швыряет туда-сюда. Доказательством этому может служить то, что нельзя размышлять в движении и суматохе, мысль развивается только в мозге, очищенном и освобожденном от эмоций, когда тело человека также спокойно. Чем мудрее человек, тем медленнее движения его тела и души. А безумие, однако, проявляется волнением и метаниями как тела, так и души. Итак, я думаю, что именно бесконечные порывы ветра и волн делают матросов жестокими и бесчеловечными. Вместе с тем, и это, возможно, известно, Фракия, Галлия, Колхида, Ливийская пустыня, Лузитания, Персия, Норвегия, Норик и Паннония, которые подвергаются воздействию ветров, населены более свирепыми и возбудимыми жителями, чем те территории в пределах той же зоны, где климат считается золотым. К последним относятся Ассирия, Средняя Азия, Италия, кроме Лигурии, и Египет. Верно и то, что население Херсонеса Таврического, живут в действительно мягкой климатической зоне, хотя считаются удивительно дикими, вероломными и жестокими, что, возможно, объясняется тем, что там дуют ветры свирепой, как нигде, силы. Очевидно, что в Галлии нет людей более подвижных, чем люди Нарбонна, Аквитании и Прованса, хотя земли эти находятся южнее остальных. Я думаю, что свирепость и возбужденность мозга вызываются юго-восточным ветром, который Плиний называет атлантическим, а обычное его название - виолентийский или знойный. Он постоянно проносится через Галлию и схож отчасти с северо-западным ветром или юго-западным, который называют „пилой", потому что он неистовее всех.

(130)      Большие изменения в характеры и обычаи людей вносит смешение народов. Ошибочно думать, что все скифы, рожденные в одном месте, похожи, потому что каждому уголку Земли присущ только ему свойственный темперамент людей. Таково было мнение Гиппократа, но Эмпедокл и стоики, на мой взгляд, ближе к истине. Как писал Плутарх, они считали, что причиной разнообразия лиц являются образы, исходящие от души. Некоторые рождаются и живут словно дикие звери, потому что руководствуются не разумом, а только чувствами, как писал Плиний. Так, например, скифы в соответствии с их натурой любят простые наслаждения, они не отягощены разнообразием своих мыслей и имеют обыкновение воспроизводить в детях самих себя. Я, однако, склонен к другому объяснению. В Эфиопии, где, как мы уже говорили, сформировалась раса людей очень проницательных и похотливых, никто заметно не отклоняется от местного типа. Все они низкорослые, кудрявые, черные, с приплюснутым носом, с толстыми руками, белозубые и черноглазые и зачастую с залысинами. Среди скифов тоже нет различий. Сам Гиппократ писал об этом, и Тацит дал такие же комментарии относительно германцев. В действительности мы обнаружили, что чем дальше удаляться от средних районов, тем больше лица похожи одно на другое, в то же время в пределах одной зоны мы можем обнаружить различия в облике людей. Хотя в умеренной области цвет глаз у всех должен быть коричневато-желтый (так как все глаза этого вида происходят от смешения черного, голубого и желтого цвета глаз), в дополнение к ним мы встречаем глаза сероватого, голубовато-серого, черного, серовато-желтого цветов и бесконечные оттенки этих цветов. Есть люди с большим носом и с приплюснутым, кудрявые и черные, белые и с красноватым оттенком кожи, рыжебородые, румяные и бледные, низкорослые и гигантского роста. Такое положение вещей следует отнести в смешению народов, что обусловлено тем, что люди имеют обыкновение двигаться от крайних районов к среднему, как к району самого ровного климата. Бесчисленные орды скифов, готов, турок, татар селились в центральных областях. Никто, кроме вандалов, не переправлялся в Африку, откуда их изгнали, но произошло это много позже. Арабы и карфагеняне, то есть те, кого в древности называли сардинцами, перенесли свои поселения из Африки в Европу и Азию и тоже осели в среднем районе. Никто не стремился поселиться в Скифии, хотя сами скифы завоевали Испанию, Италию и Грецию, в Галлии они были разгромлены. Впоследствии галлы освободили Италию и большую часть Испании от завоевателей. Так же и древние кельтские колонисты стремились обосноваться в средних районах, при этом никто не шел в Скифию и Эфиопию.

(131)      Поскольку мы видим, что новые формы развиваются от разных видов живых существ и растений, подтверждение чему мы находим в муле, пантере, гиене, волкодаве и жирафе, которые не похожи на своих родителей, мы можем сделать аналогичный вывод о типах людей. Волкодав, зачатый от волка, почти ничем не отличается от собаки, потому что волк есть нечто иное, как лесная собака, это утверждает сам Варрон. Но мул заметно отличается от лошади и от осла, а жираф от верблюда и пантеры. И если бы скифы были скрещены с эфиопами, то нет сомнений, что в результате были бы произведены разнообразные и очень отличающиеся друг от друга типы людей. Афений писал, что Птолемей Филадельфийский демонстрировал с помоста человека, который был двух цветов как лицом, так и телом, одна сторона была черная, а другая - белая. То же самое, я думаю, произошло, когда датчане, саксы и англы смешались с бриттами, первые стали более свирепыми, в то время как последние стали добрее. Бритты, изгнанные из своих домов, поселились в Галлии, где они с трудом усмирили свою необузданную храбрость и постепенно обрели свободу в среде галлов. Я думаю, что мы должны упомянуть и колонию саксонцев, которую Карл Великий утвердил среди бельгийцев, потому что саксонцы всегда очень храбро сражались за свою свободу. В отличие от растений, которые, будучи пересажены с родной почвы, быстро теряют свои исконные свойства и приспосабливаются к характеру той почвы, в которой выращиваются, люди не меняют так легко врожденных черт своей натуры, изменения накапливаются на протяжении долгого периода. Галлы, захватившие самые плодородные земли Германии, как писал Цезарь, со временем изменили свои обычаи и нравы. Уже во времена Цезаря они жили в бедности и нужде, как и германцы, у них была та же пища и тот же образ жизни. Когда консул Мений Л. собрался сражаться с галатами, которые имели репутацию доблестных воинов, то он воодушевлял римские легионы, которых приводило в трепет само имя врагов - галлы, он вселял веру в победу своей армии, сказав, что галлы давно перестали быть галлами, познали вкус удовольствий Азии и утратили свою свирепость из-за мягкости климата, так что не стоит их больше бояться. Верно сказал Кир со страниц сочинения Геродота: "Слабые мужчины рождены под спокойным небом". Действительно, турки постоянно осуждали дикие нравы скифов, если не считать того времени, когда турки с особенным рвением занимались развитием военного искусства, но, несмотря на это, были легко разбиты армиями татар и сарматов.

(132)      Теперь остается решить, насколько воспитание способно изменить характер человека. Сейчас воспитание имеет как бы две стороны - религиозную и нравственную. Нравственное воспитание может быть правильным или неправильным. Хотя, конечно, каждый обладает силой, достаточной, чтобы при необходимости побороть свой характер. Гиппократ думал, что все виды растений могут быть улучшены, но справедливо ли это предположение в отношении человеческого вида? Был ли род человеческий когда-либо столь необуздан и дик, что даже при наличии вождей не мог нащупать путей к гражданскому сообществу? Известны ли случаи, когда народ, однажды преуспевший в самых изысканных искусствах, но прекративший развивать гражданское сообщество, не впал бы потом в варварство и дикость? Хотя существует бесчисленное количество примеров, ни один настолько не впечатляет, как немцы, которые сами признаются, что когда-то находились не так далеко от уровня диких животных. Они бродили по болотам и лесам, словно дикие животные, и из-за какого-то глубокого отвращения сторонились письменности. Тем не менее они сейчас настолько продвинулись, что в учтивости, кажется, превзошли персов, в военных делах - римлян, в религии - евреев, в философии - греков, в геометрии - египтян, в арифметике - финикийцев, в астрологии - халдеев, а в различных ремеслах они и вовсе превзошли все народы. Прав был Макиавелли, который мягко упрекал итальянцев - своих современников, что те, считая себя очень умными и образованными, приглашали тем не менее немцев измерять границы своих земель. Более того, когда папа Лев захотел внести поправки в календарь, то послал своих легатов в Германию, как когда-то Цезарь в сходной ситуации посылал своих людей в Египет. Когда арабы и карфагеняне со своим мягким и изысканным характером начали развивать военную науку, то потом это вылилось в захват ими власти в Азии и Африке. Подобно им массалийцы развивали гражданское искусство с таким успехом, что вообразили, будто они самые мудрые и справедливые, по откровенному свидетельству Цицерона. В отношении воспитания спартанцев историки рассказывают просто невероятные вещи, которым, однако, стоит доверять, так как свидетельства исходили из стана врагов. При этом теперь никто не может затмить римлян в их пренебрежении дисциплиной. Если раньше они превосходили все народы своей репутацией справедливых людей и славных воинов, то сейчас почти все народы превзошли их в этом. Я думаю, что природный характер римлян, а сейчас - итальянцев достоин высокой похвалы, но не сыскать такого безграничного природного дара, который не мог бы быть испорчен порочным воспитанием. Я не буду подробно останавливаться на вещах, общедоступных, которые каждый может узнать из тех же источников, что и я. Поскольку наши предки находили красивой удлиненную форму лиц, то мастера косметики действительно могли сделать так, что лица выглядели очень длинными. Это можно видеть в древних статуях и картинах. У жителей западной Мидии лоб очень широкий и нос огромного размера. В книгах мы можем найти подтверждение, что это достигалось ими усилиями умелых косметологов. Синесий сообщал, что видел в Африке женщину, искусно принявшую форму тела муравья, ее вид доставлял удовольствие любому, кто обращал на нее свой взор. К сожалению, сейчас стиль одеваться, который предпочитают женщины, чтобы сделать очертания фигуры более соблазнительными, сводится к ношению нашей молодежью темных одеяний. Скрывая в темном свои формы, они кажутся истощенными. Но, если влияние условий, обычаев или воспитания так велико в природных и человеческих делах, что привычки, постепенно развиваясь, приобретают силу натуры, то насколько это сильнее в делах Божественных? Мы видим, что сила и влияние религии таковы, что способны изменить обычаи и испорченный характер людей, хотя вряд ли возможно, чтобы черты нашего изначального характера были полностью стерты. Немцы, например, достигли определенным трудом знания всех великих искусств, но, по мнению многих, им по-прежнему недостает воспитанности, красоты, порядка и системы, то есть всего того, о чем мы знаем из рукописей греков и римлян. Казалось, с ростом тел германцев увеличивался и объем их книг. Много написал Мускулий, Мартин и Эразм написали больше, чем простой человек мог прочитать за всю жизнь. Южанам подобное многословие не свойственно. В нескольких строчках они способны охватить секреты всего Божественного и природного. Как слабость своих тел они компенсируют силой ума, так и краткость их книг перекрывается максимумом их пользы.

(133)      Последнее, что следует сделать, - это опровергнуть ошибки Птолемея и тех, кто, проецируя определенные части Зодиака и тройственной стихии на соответствующие части земли, пытаются вывести из этого характер народов. Они говорят, что Европа, расположенная между западом и севером, находится под влиянием первой стихии - огненной, где преобладающую силу имеют созвездия Льва, Овна, Стрельца и планеты Юпитер и Марс. Азиаты и скифы, живущие между севером и востоком, находятся под влиянием воздушной стихии и созвездий Близнецов, Весов, Водолея, под пересечением лучей Юпитера и Сатурна. Африка - между западом и югом, под влиянием водной стихии и созвездий Рака, Скорпиона и Рыб, а также планет Марс, Венера и Меркурий. Южная Азия расположена между югом и востоком, на нее воздействуют земная стихия и созвездия Тельца, Девы, Козерога, планеты Венера и Сатурн. Все эти вещи находятся в прямом противоречии не только с моими предыдущими рассуждениями, но даже с самой природой и историей. Начало ошибки идет от незнания местности и географии, погрешности древних были так велики, что некоторые из них считали, что Океан - это река, а Испания - город. Много подобных ошибок допустил и сам Птолемей, который обучал других. И это хорошо понимают теперь даже люди, весьма мало сведущие в такого рода вещах. Незнание законов небесного движения увеличивало заблуждения, хотя халдеи провели 15 000 лет за этими наблюдениями, как можно понять из священной истории и свидетельств, которые приводил Птолемей. Они не могли даже понять движение восьмого круга, а Птолемей не мог наблюдать колебаний. Однако эти вещи понемногу стали известны от арабов, испанцев и германцев. Что касается факта, отмеченного Цицероном, что халдеи говорят, будто в целом они провели 470 000 лет за составлением гороскопов для каждого новорожденного и проверкой его по результатам жизни, то это неверно. Легкомысленность этой выдумки, которая сама себя опровергает, не требует обсуждения, потому что если бы это было правдой, то они бы знали о тех вещах, которые наблюдали и постигали мы. Более того, сведения, которые они дали нам о знаках Зодиака недоказуемы, так как все части Зодиака и соответствующие им символы меняли место в ходе их наблюдения. Так, первая звезда Овна, которая была расположена в первой доли этого созвездия за 6000 лет до Птолемея, сейчас достигла двадцать восьмой доли. Значит, со времен наблюдений халдеев она прошла все созвездие и даже начала заново свой путь. Плеяда, которая в то время находилась в голове созвездия Тельца, сейчас в созвездии Близнецов. Звезда Регул, пребывавшая тогда в Раке, сейчас прошла двадцатую долю Льва. Но что общего между Овном и Рыбами, Львом и Девой, Тельцом и Водолеем? Что общего между стихиями огня и воды? Огненные звезды перешли в водный сегмент неба. Если мы изобретем девятый круг, в котором нуждаемся, то в нем не будет звезд. Этого учение о тройственности не выдержит. Но давайте вернемся к Птолемею. Что может быть нелепее и недостойнее великого человека (если действительно он является автором этой книги), чем назвать финикийцев и халдеев простыми народами, наблюдавшими за звездами, только потому, что они находились под влиянием созвездия Льва и Солнца? Он же подчинил Вавилон, Ассирию и Месопотамию созвездию Девы и Меркурию, признав далее, что халдеи все-таки были любителями наук. Более того, он назвал евреев, сирийцев и идуменцев наглыми и нечестивыми потому лишь, что они раболепно подчинены Овну, Скорпиону и Марсу. По единодушному согласию всех историков, сирийцы послушны и склонны к рабству, евреи, кажется, рождены для религии. Никто не мог бы сравниться с уступчивостью идуменцев, если бы в их армиях не было горцев. На эту мысль Цицерона натолкнул пепел Помпеи. "Он думал, - сказал Цицерон, - что будет иметь дело только с сирийцами и вождем набатеев". Теории Птолемея касались и месторасположения народов, исходя из них он считал, что сирийцы и идуменцы проживают севернее по отношению к египтянам. Но среди них были и жители гор. Кардан, комментатор этой книги, поскольку знал, что созвездия изменили свои места со времен Птолемея до настоящего времени, заявлял, что нелепо утверждать, будто испанцы, бретонцы и норманны стали жадными и вероломными под влиянием звезд, и что Птолемей ошибочно думал, что произошло это тогда, когда они были подчинены Скорпиону, а в те времена, когда над ними располагалось созвездие Стрельца, они были верными и искренними. Я отвечу ему тем, что приведу слова Аппиана о Кассии: когда его армия была почти уничтожена парфянами и Кассий пытался спасти оставшихся в живых, халдей предупредил его, что необходимо дождаться того момента, когда Луна достигнет Стрельца, а Скорпион переместиться ниже, тогда Кассий ответил: "Я больше боюсь стрелка с луком, чем скорпиона". Именно стрелы норманнов и бретонцев, а не жало скорпиона навредили нам, когда они вторглись в Галлию, истощенную внутренними распрями, уничтожив нашу армию своими стрелами. Но, если и к учению Кардана относиться серьезно, то тогда было бы необходимо изменить фактическую природу вещей или пренебречь ею. Тогда характеристики юга мы должны перенести и на северные районы, следовательно, там вместо смелых германцев должны были бы рождаться мягкие египтяне, а африканцы должны быть преисполнены воинственности вместо свойственной им робости. Но если Кардан думал, что звезды изменили свое влияние, потому что положение созвездий стало другим, то что делать Птолемею, выводами которого так многие восхищались? И что остается самому Кардану, который выдавал высказывания древних за свои собственные? Кроме того, вот еще один из многих примеров. Слейдан в "Священной истории" писал, что император Карл V был провозглашен императором в день своего рождения, в этот же календарный срок он взял в плен Франциска, короля Галлии и под теми же звездами объединил под своей властью всю Германию. В своем гороскопе он имел созвездие Козерога, как сообщал Кардан. Под этим же знаком родился Марк Антоний, который именно поэтому чеканил монету с изображением счастливого созвездия Козерога. Ссылаясь на эти факты созвездие Козерога называют "тираном Запада". Однако в толковании этого эпизода все ошибались. Кардан писал, что под этим созвездием родились Карл Бурбон, Козимо Медичи, Селим правитель Турции, каждый появился на свет за семь дней перед календами сентября. В августе Август захватил Марка Антония и в августе же разгромили короля персов Исмаила. Сейчас очевидно, что со времени жизни Августа до времени Селима и Карла V все созвездия изменили свои места, сдвинувшись на семнадцать степеней. Козерог сохранял ту же силу, так как и Август, и Карл V, и Козимо Медичи достигли верховенства, каждый на девятнадцатом году своей жизни. Следовательно, это соответствует точке зрения тех, кто думает, что сила небесных тел и обычаи народов находятся под воздействием системы тройственностей, потому что природа народов не менялась, хотя созвездия меняли свое положение. Хотя мы несколько прояснили вопрос, но будет еще проще и понятнее, если величайшие созвездия (я опускаю низшие) времен Птолемея или Цезаря сопоставить с историческими событиями. Ничто в истории так хорошо не изучено, как войны. Говорят, что Марс преобладает в Скорпионе, а высшие планеты как раз собирались в этом созвездии, когда пламя гражданской войны между Помпеем и Цезарем поглотило мир. В Европе, которую Птолемей подчинил Овну, произошла смена империй и государственности, Африка, по его мнению, находилась под влиянием созвездий Скорпиона, Рыб и Рака. В 1030 году такое же соединение планет произошло в Скорпионе, когда арабы оставили пустыни Аравии, наводнили своими армиями почти весь мир, принесли новые законы, уничтожили религию и разрушили Персидскую империю. Это привело почти к полному забвению греческого, латинского и персидского языков в Азии и Африке. Резкие изменения произошли к тому же в Южной Азии, а этот регион подчинен Тельцу, Деве и Козерогу. То же соединение звезд произошло в 1484 году, когда неожиданно Италия, покоившаяся в долгом мире, была внезапно разорена своими же армиями, а потом галльскими и испанскими. Эти военные бедствия распространились на западные острова и Новый Свет. Но потом неслыханный мор от болезни, занесенной испанцами, начал опустошать всю Европу. Таким образом, величайшие изменения, которые звезды предсказывали Африке, в действительности произошли в Европе и Америке. В 73 году от Рождества Христова те же планеты снова встретились в Стрельце, и именно тогда Гальба, Вителлий и Веспасиан изводили Римскую империю. Нигде не велось тогда более серьезных войн, чем в Палестине, и нигде не было большего кровопролития, чем у евреев, которые, по мнению Птолемея, находились под влиянием Скорпиона. Когда в 430 году от Рождества Христова планеты вновь встретились в Водолее, неожиданно орды готов, хлынувшие в Европу из крайних северных районов, разорили Римскую империю. В Восточной Азии все было спокойно, хотя именно ее Птолемей связывал с Водолеем. Снова в том же созвездии Водолея планеты сошлись в 1373 году. Германия испытала тогда великое потрясение, Апулия подверглась войне, и отвратительная чума начала распространяться с востока на запад, разоряя Европу, которая тогда ничего общего не имела с Водолеем, как утверждали эти ученые мужи. Такая же встреча планет произошла в 312 году в созвездии Козерога, которое они отдали Южной Азии. Там произошла бойня, которая перемолола императора с его римскими легионами, когда император Константин захватил власть силой оружия против воли Сената и римлян. Он отменил законы Римской империи и за короткий срок расшатал основы государства. И все это произошло в Европе, которая, если верить Птолемею, не подвержена влиянию созвездий Козерога или Рыб. В этом знаке, однако, великое соединение произошло в 1464 году. В это время деспотии и гражданские войны охватили всю Европу. Эдуард III убил Генриха, короля Англии, правитель татар был изгнан из своего королевства взбунтовавшимся народом и бежал, в прусских городах плелись заговоры, император Фридрих был осажден своим народом в Вене, Людовику XI, королю Галлии, серьезно угрожали заговоры принцев крови, во Флоренции наблюдались большие волнения, города Саксонии развязали войну с герцогом Брауншвейгским, возвысившаяся Албании, порвала с турками и разгромила их в большом кровопролитном сражении. Хотя ничего подобного в Африке не наблюдалось. Это же соединение произошло в Рыбах в 1524 году, когда Галлия была взбудоражена гражданскими распрями, а вся Германия сотрясалась от схваток знати и народа. Король Галлии сам был захвачен в плен, а немного позднее Рим был взят испанцами, а Родос - турками. Потом было великое наводнение, которое, как предсказывали, затопит весь мир. А о происходящем в Африке я что-то ничего не слышал. Но можно бесконечно приводить подобные примеры. Противоречивость выводов Птолемея вскрыли реальные события и войны. Наблюдения или математические расчеты показывают, какие постоянные величины оказывают большое влияние на каждый регион Земли. Но ничего определенного невозможно сказать о действительных явлениях, если исходить из принципов Птолемея и Кардана. Хотя я не сомневаюсь, что, располагай мы результатами более продолжительных наблюдений, то, возможно, более точная картина предстала бы нашему взору. Например, как свидетельствует Полибий, 160-я Олимпиада совпала с большими переменами в мире. В тот период младший Филипп пришел к власти в Македонии, Антиох - в Средней Азии, Птолемей Филопатор - в Египте, Ганнибал - в Карфагене, Ликург Младший - в Спарте. Это было время крупных войн между римлянами и карфагенянами, антиохийцами и Птолемеем, ахейцами в союзе с Филиппом против спартанцев и этолийцев. К тому же у Диодора и Юстина мы прочтем, что восстания рабов в то время прокатились по Сицилии, Греции и Азии. Предводитель беглых рабов вторгся в Италию со своей разбойнической армией, в то время когда пираты стали хозяйничать в Средиземном море. А в тот период, когда Магомет пообещал свободу рабам, христиане также даровали им свободу, так что следов рабства почти не осталось. С другой стороны, тирании распространились повсюду почти в то же время, когда великий Магомет нанес поражение двум императорам и четырем королям. Людовик XI первым правил через серваж, Христиан навязал шведам ужасную тиранию, Задамах - татарам, Эдуард III, когда был убит король, - англичанам, Киркассий Мамелюк - египтянам, Юсуп Хассан - персам, Пандульф - народу Сиены, Валори - флорентийцам, Сфорца - миланцам, Бонтиволио - жителям Болонии, Балионе - перуджийцам.

(134)      Нам осталось еще сделать вывод о пользе письменности и порядке. Некоторые времена рождают большое количество мудрецов. Были времена, когда память об изящном письме стала угасать, но затем появились те, кто снова вернул ее к жизни. Платон, Аристотель, Ксенократ, Тимей, Архит, Исократ и бесчисленное количество ораторов и поэтов творили в одно и то же время. После долгого перерыва появились Хриспп, Карнеад, Диоген-стоик и Аркесилай. Затем, Варрон, Цицерон, Ливий, Салюстий также были почти современниками. Далее стали знамениты Вергилий, Овидий и Витрувий, а недавно Валла, Фичино, Гаци, Виссарион и Мирандола преуспели в одночасье. Если кто-либо, собрав свидетельства о памятных делах [былого], сравнит их с великими делами современности и установит взаимосвязь между регионами и сменявшими друг друга государствами, то ему откроются многочисленные знания об обычаях и характере народов, а это позволит ему сделать более надежные и верные заключения о каждом виде истории.