(1)      Споры о том, идет ли Россия по своему собственному, отличному от западного, историческому пути развития, или же она в силу различных причин просто отстает от западноевропейских стран, ведутся уже второе столетие и, видимо, будут продолжаться бесконечно. То, что Россия это не Запад, для россиян было ясно уже тогда, когда их национальное самосознание едва начало формироваться; люди же западной цивилизации поняли это еще раньше (яркое тому свидетельство записки иностранцев, регулярно и во все возрастающих масштабах посещавших Россию с конца XV века). Но всегда ли было это различие, всегда ли оно являлось принципиальным и было ли вообще хоть что нибудь, что объединяло Запад и Россию недостатка ответов на эти и им подобные вопросы никогда не было и нередко они исключали друг друга. Авторы настоящей статьи медиевисты по специальности предлагают лишь один из возможных вариантов подхода к решению этой проблемы.

(2)      Уже самое начало западноевропейской цивилизации и будущей России было различным как по времени, так и по качественному наполнению совершавшихся процессов.

(3)      Римская империя пала в конце V века, и в Европе началась эпоха средневековья. Многочисленные германские племена, которым суждено было стать основой большинства современных народов Запада, к этому времени либо уже распрощались с первобытностью, либо стремительно двигались от военной демократии к раннеклассовому обществу. Примерами первых были в это время вестготы и бургунды, которые уже к середине V столетия создали на территории еще существующей Римской империи свои королевства; ко вторым можно отнести многочисленные западно и северогерманские племена, (франки, лангобарды, англы, саксы и другие) жившие в условиях быстро разлагающихся родоплеменных отношений. Но к VII веку и у тех, и у других мы находим уже вполне сложившееся раннеклассовое общество и раннюю государственность.

(4)      Что же касается восточных славян, то первые три с половиной столетия средневековья они находились еще на последней стадии первобытного общества. Лишь примерно в середине IX века, у них возникают первые государственные образования, объединение которых в 882 году дало начало Древнерусскому государству.

(5)      Таким образом, мы видим, что в деле "построения государства" восточнославянский мир заметно отставал от Западной Европы. Да и само создание раннесредневековых государств на Западе и на Востоке Европы шло по-разному и опиралось на различные основы. Как восточноевропейские (славяне), так и западные (германцы) варвары были прекрасно осведомлены о богатстве земель, находившихся в пределах римского лимеса, и с III в., испытывая внешний напор кочевников Евразии, и внутренние потребности в поисках новых территорий, начали систематические вторжения на эти земли, вошедшие в историю как Великое переселение народов. Еще до этих событий многие варварские вожди, особенно на Западе Европы, заключали договоры с имперским правительством, получая по ним не только землю для поселения своих племен, но и обязуясь охранять их от набегов других варваров. В таких условиях контакт и взаимодействие двух миров варварского и позднеантичного был неизбежен, тем более, что и Рим, и Византия также были заинтересованы в этом контакте. Однако характер этого взаимодействия, а следовательно, и его результаты, оказались далеко не одинаковы на Западе и на Востоке европейского континента.

(6)      Раннесредневековый Запад вырастал на развалинах Римской империи, с которой не только долго и плотно контактировал в последние века ее существования, но и перенимал ее обычаи и нравы, а после ее падения в известном смысле стал наследником римских традиций. Цивилизация же восточных славян развивалась на своей собственной основе, испытывая воздействие, в лучшем случае, Византии и Хазарского каганата. Однако воздействие это не идет ни в какое сравнение с античным влиянием, которые уже воспринял и продолжал воспринимать мир западной части Европы.

(7)      Было и еще одно принципиальное качественное различие между восточным славянством и народами Запада религиозноидеологическое. В IX веке Западная Европа была уже в основном христианской, славяне же еще продолжали отправлять старые языческие культы. Лишь спустя почти два столетия, в 988 году, христианство будет введено и на Руси.

(8)      В последующем на европейском континенте начался процесс вызревания новых форм жизни, главным в котором был генезис феодальных отношений, охвативший все сферы жизни общества. Существо генезиса феодализма, выражавшееся в формировании крупной земельной собственности в ее различных формах, новых социальных групп и новых методов внеэкономического принуждения, в возникновении иной, по сравнению с античностью, государственнополитической системы и культурнопсихологической атмосферы, было едино по своему внутреннему содержанию на всей территории Европы. Однако типологический анализ этого единства позволяет говорить о том, что региональные формы и, главное, темпы процесса феодализации оказались чрезвычайно разнообразны в зависимости от целого ряда факторов.

(9)      Главным среди них можно считать продолжение процесса синтеза позднеантичных и варварских общественных структур (а также его интенсивность и характер), или его отсутствие. С этой точки зрения становление феодального общества в Западной Европе представляет собой пример высокого уровня взаимодействия и взаимопроникновения протофеодальных элементов, задолго до начала средневековья существовавших в рамках как позднеантичного общества, так и общиннородового строя германцев. Даже в тех регионах европейского Запада, где уровень синтеза был наименьшим (это, прежде всего, северная периферия Европы), само наличие его стимулирующего воздействия ускоряло темпы общественных изменений и приводило к более быстрому оформлению феодальных структур.

(10)      В случае же с восточными славянами мы имеем дело с полным отсутствием сколько-нибудь существенного влияния античных цивилизационных начал, поскольку даже то воздействие, которое на них оказала Византия, как наследница римского мира (например, в процессе христианизации), было уже сильно деформировано, утратив свои собственно античные черты. Основой их эволюции в раннее средневековье стало медленное разложение тех родоплеменных отношений и столь же медленная трансформация протофеодальных элементов внутри последних в более развитые формы.

(11)      Кроме всего прочего уже в ходе генезиса феодализма ускоряющим фактором дальнейшего развития для народов Западной Европы оказалось достаточно интенсивное взаимодействие между ними самими. Например, уже упоминавшиеся франки, у которых к VIII столетию процесс феодализации зашел достаточно далеко, способствовали активизации феодализации у саксов, отстававших к этому времени в своем развитии. Восточные славяне и в этом отношении оказались в менее благоприятном положении, будучи окружены менее цивилизованными народами.

(12)      Итак, к началу средневековья налицо было явное отставание восточнославянского мира и Руси от Западной Европы. Но что происходит дальше?

(13)      А происходит постепенное сближение двух миров. В основе его, по-видимому, лежали исключительно аграрный характер экономики и почти абсолютное господство натурального хозяйства. В Европе, и на Востоке и на Западе, возникают отношения, которые принято называть феодальными. Господствующий класс оседает на землю (в Западной Европе с VII, а на Руси с середины X века до середины XII века) и превращается в земельных собственников. Непосредственные производители члены соседских общин, живущие на этих землях, а также несвободные всех оттенков оказываются в поземельной зависимости и становятся плательщиками ренты. Тем самым первые превращаются в феодалов, вторые в крестьян. В Европе повсюду возникают и множатся сеньории.

(14)      Процесс феодализации варварских обществ, процесс формирования феодальных отношений шел, разумеется, везде со своими особенностями. Но в главном (или, по крайней мере, в том, что представляется главным авторам) Европа уже была единой почти повсюду развивался феодализм. И Киевская Русь в этом развитии догнала Запад, стадиально уравнявшись с ним: раннеклассовое древнерусское общество превратилось в раннефеодальное. Правда, к XI веку была заложена и основа одного из глубинных различий между Русью и западным миром, различия, которому в дальнейшем суждено было стать важнейшим фактором в формировании двух очень не-похожих ментальностей. Речь идет о двух ветвях христианства главной, а пожалуй, и единственной идеологии европейского средневековья. Конечно, это тема отдельного разговора, но нельзя не заметить, что с этой точки зрения католический Запад и православный Восток были обречены на особость и с каждым столетием особость эта все более углублялась.

(15)      При переходе от раннего феодализма к феодализму зрелому вновь намечается, до поры до времени не очень заметная, асинхронность в развитии двух частей Европы. Северовосток Руси, территория, которой предстояло стать ядром будущей России, явно запаздывал по сравнению с историческим центром Древнерусского государства Средним Поднепровьем, развивавшимся пока, так сказать, "среднеевропейскими" темпами. Главной причиной того, что во Владимирской и соседних землях феодализм вызревал медленнее, принято считать продолжавшуюся колонизацию региона, заселение и освоение огромных пространств, что требовало гигантских усилий. На устройство "среды обитания" уходила основная часть энергии социума, на внутреннее развитие сил уже не хватало, и оно замедлялось.

(16)      И все таки Русь и Запад пока оставались частями единого европейского мира: главным стержнем общественных отношений был развитый феодализм, а в политическом плане вся Европа переживала эпоху раздробленности. Но так продолжалось только до середины XIII века, когда пути исторического развития Западной и Восточной Европы вновь начинают расходится.

(17)      Тому были как уже перечисленные причины, так и появление некоторых новых моментов, сдерживавших прогресс русского общества XIIIXV вв. Одним из наиболее важных было, безусловно, монголотатарское нашествие и его ближайшие и более отдаленные последствия. В свою очередь, в Западной Европе на этом этапе средневековья возникли дополнительные стимулы, позволившие ей увеличить отрыв от востока континента.

(18)      Среди этих стимулов на первое место следует, очевидно, поставить появление западноевропейского феодального города. Если русские города (кстати сказать, в массе своей уничтоженные татарами и возрождавшиеся весьма медленно) вплоть до XVII в. продолжали оставаться в лучшем случае военностратегическими форпостами и политикоадминистративными центрами, то города Западной Европы с самого начала имели в качестве определяющей хозяйственноэкономическую функцию. Став средоточием простого товарного производства и денежного обмена, укрепления внутренних и внешних связей средневековый западноевропейский город оказался носителем того динамичного начала, которого были почти полностью лишены города России: товарноденежных отношений, личной свободы, отличных от типично феодальных форм собственности, управления и права, светской культуры и, наконец, понятия человеческой личности вообще. Немаловажно и то, что с течением времени города Западной Европы оказывали все более заметное воздействие не только на социальноэкономические, но и на политические и духовные основы жизни всего общества.

(19)      Именно наличие на Западе Европы городов как центров ремесла и торговли во многом способствовало более раннему, по сравнению с Россией, появлению здесь устойчивых внутренних хозяйственных связей, которые стали базисом складывания единых централизованных государств. Центральная власть этих государств, заинтересованная в экономической и политической поддержке бюргерства в своей борьбе с сепаратистскими устремлениями консервативного феодалитета, получала эту поддержку в обмен на предоставление городам хозяйственных, а иногда и политических льгот и привилегий, которые, в свою очередь, стимулировали прогресс самого города. Активное участие многих западноевропейских городов в деятельности сословнопредставительных учреждений также способствовало усилению их влияния на общую эволюцию феодальной цивилизации Запада.

(20)      Что касается Руси, то Батыево нашествие не просто затормозило развитие феодальных отношений в Северовосточном ее регионе; оно отбросило и без того запаздывающий в этих землях феодализм вспять, почти на "нулевую отметку". В ходе нашествия была истреблена основная масса и без того немногочисленных феодалов, большинство из недавно возникших сеньорий прекратили свое существование с гибелью владельцев, и феодализм здесь стал развиваться по сути дела заново.

(21)      Однако теперь это развитие шло на иной основе, нежели в предшествующий период: новые сеньории возникали почти исключительно в результате княжеских пожалований. При этом феодалами становились не только дружинники, как во времена Киевской Руси, но сплошь и рядом лично зависимые слуги князей. Это приводило к установлению принципиально новых отношений внутри феодалитета: вассальные отношения, характерные для Запада, когда монарх был только первым среди равных, заменялись отношениями подданства, при которых монарх это господин, а все прочие лишь его слуги, холопы. (Позже, в XVIXVII веках российские феодалы, независимо от знатности и чина, все будут в официальных документах именовать себя "государевыми холопами"). Кроме того феодальное землевладение приобретало ярко выраженный служебный характер, и право собственности на землю было в большей мере, чем в Западной Европе, условным: в любой момент любая сеньория могла быть "отписана на государя".

(22)      Установление золотоордынского ига еще более усилило эти тенденции. Вынужденные тесные контакты с Ордой, регулярные поездки русских князей за ярлыками к монгольским ханам, те унижения, через которые им приходилось проходить в Сарае все это способствовало внедрению в политическую жизнь Руси ряда традиций, характерных для восточной деспотии. Стремительно возрастают объемы княжеской власти, растет влияние государства на все стороны жизни общества. На русских землях начинает складываться система этатизма.

(23)      Социальных же групп, способных противостоять этой системе, на Руси уже не было. Феодалитет, в силу преобладания отношений подданства и служилого характера землевладения и зависимости от князей и государства, не мог отстаивать свои "свободы". На Западе серьезным противовесом усилению королевской власти стали города, чье экономическое могущество с каждым столетием возрастало и являлось как гарантией городских свобод и вольностей, так и островками будущей демократии, существовавшими во многом вне системы феодальных отношений. Города домонгольской Руси, судя по всему, развивались в том же направлении, но установление ига положило этому конец. Теперь только княжеская власть могла быть относительно надежной защитой от татар, но за эту защиту пришлось заплатить былыми вольностями. Русские города отныне попадают в полную зависимость от князей.

(24)      Тенденции развития двух частей Европы, наметившиеся в XIIIXIV веках продолжали действовать по нарастающей и в период позднего средневековья. Главным здесь было следующее.

(25)      Взаимодействие двух основных сфер экономики средневекового Запада сельского хозяйства и ремесленноторговой деятельности носило, разумеется, весьма противоречивый характер, но важнейшим в перспективе стало то, что оно создавало дополнительные стимулы прогрессивного развития: происходило интенсивное складывание внутреннего и внешнего рынков, втягивание в рыночные связи не только господского, как это имело место в России, но и крестьянского хозяйства, что изменяло, в свою очередь, способы эксплуатации крестьянства и формы феодальной ренты. При всей неоднозначности этих изменений в целом они были направлены на повышение личных и владельческих прав крестьянства, освобождение его от наиболее жестких форм феодальной зависимости и усиление его заинтересованности в результатах своего труда, что не могло не способствовать усилению элементов динамизма в общественном развитии западноевропейского региона. В то время как в России на рубеже XVXVI вв. в развитии аграрного сектора явственно обозначается крепостническая тенденция, на Западе Европы (во всяком случае, к западу от Эльбы) завершается личное освобождение основной массы крестьянства, переход к денежной ренте и появляются первые элементы системы свободного предпринимательства в сельском хозяйстве.

(26)      Таким образом, к концу развитого средневековья Западная Европа и Россия окончательно расходятся, как два совершенно различных региона аграрного развития. Выявившиеся различия в типах эволюции основного сектора хозяйственноэкономической жизни эпохи средневековья аграрного повлекли за собой принципиальные расхождения в тех социальнополитических, а, отчасти, и духовных институтах, которые во многом определяли перспективы исторического процесса в будущем.

(27)      Представляется необходимым также обратить внимание на то, что при всем сходстве ментальных установок и привычек сознания "средневекового человека" от Атлантики до Урала, в них существовали весьма специфические черты не только в смысле социальной окрашенности, но и в плане своеобразного их преломления в зависимости от этнической психологии. Решающим с точки зрения наших рассуждений, в связи с этим, было более раннее начало в Западной Европе процессов "интимизации" человеческой личности, хотя, разумеется, они поразному и с неодинаковой быстротой протекали в различных слоях западноевропейского общества. В России же ориентированное на общее, на коллектив сознание преодолевалось с исключительным трудом, что, в свою очередь, ставило зачастую непреодолимые преграды на пути высвобождения индивидуальных творческих сил, которые могли бы придать необходимый динамизм социальной психологии в целом.

(28)      Немаловажно и то, что к концу средневековья определилось и весьма различное воздействие на общий ход развития двух обществ тех религиозноцерковных систем, которые господствовали в России и на Западе европейского континента. Реформационное движение XVI в. в Западной Европе привело к возникновению этических ценностей протестантизма, с его ориентацией на личную ответственность индивида за свои действия, в том числе и в сфере материального производства, что не могло не усиливать динамизм развития западного региона. Различия между российской и западноевропейской ментальностями стали еще более заметными.

(29)      Примерно в это же время в общественном сознании россиян формируется стойкая ксенофобия ярко выраженного антизападного направления. Для русских людей XVIXVII веков мусульманин вековой противник западноевропейского человека был ближе и понятнее, чем католик или протестант. Почитатель Аллаха и Пророка был просто "неверным", христианин же неправославного толка еретиком, несравненно более вредным и опасным.

(30)      Итак, подводя итог краткому обзору исторических путей России и Запада в средние века, можно сказать следующее.

(31)      В начале эпохи средневековья восточнославянский мир, хотя и отставал по развитию от варварских обществ Западной Европы (что вполне естественно для периферии, каковой, надо признать, он и являлся) тем не менее, несмотря на специфику, развивался в рамках единой формирующейся феодальной цивилизации Европы. Более того, есть основания утверждать, что на Руси феодализация, начавшись позже, проходила более быстрыми темпами и, следовательно, перспектива выхода на "среднеевропейский" уровень развития была вполне реальной. Однако в результате действия целого ряда факторов, главными из которых, видимо, были необходимость колонизации огромных пространств, православная идеология, монгольское нашествие и золотоордынское иго, специфика Руси в сравнении с Западной Европой усилилось настолько, что можно, наверное, говорить о "выпадении" востока Европы из общеевропейской цивилизации, о формировании специфического русского пути развития, русской модели общества.

(32)      Если бы Русь и Россия были бы отделены от Западной Европы также, как, например, Китай или Япония, и находились в такой же полной изоляции, можно было бы говорить именно о специфике развития, а не об отставании. Однако, несмотря на некоторую закрытость Руси по отношению к Западной Европе, несмотря на тесные контакты, если даже не синтез, с восточными (в евроазиатском смысле) обществами, Россия, став таковой, всегда в той или иной степени пыталась быть европейской державой не только в географическом плане. Но каждая такая попытка была сравнением двух миров на практике в войнах, торговле, дипломатии. И каждая такая попытка демонстрировала лишь то, что российская специфика в сравнении с Западом, есть ни что иное, как отставание.

(33)      Ликвидировать это отставание, а, следовательно, и российские особенности, сменить цивилизационный тип России за последние три века пытались не раз. Чем заканчивались, к чему приводили все подобные попытки это, как говорится, уже другая история.